Вера своих предков признана дурманом.
Души пожирал советский модернизм,
Красными гвоздиками расцвел социализм.
А перевернутую лилию на кладбище сваяли.
С тех высот ударно, сутками, вещали,
На примерах прошлого снова жить учили.
И собаки подлые от досады взвыли.
Они брюхом чуяли это божество —
Швондера с наганом, в кожаном пальто.
Видимо уже прижился навсегда
Гардероб из кожи, стиля Октября.
Те, кто в тему говорил, тех и награждали,
И при этом, для страховки, жарко целовали,
Все писали рапорта и, конечно, врали.
Новой общностью людей все это прозвали.
Главные сатиры и их госаппарат
Кушают под водку кабаний карбонад.
Этим пассажирам в черных «членовозах»
Очень не по чину думать о колхозах.
Их кайлом тяжелым надо наградить
И северные реки услать поворотить,
Из деревни выгнать красный сельсовет
И собакам кинуть кости на обед.
Но эти гады лучших сумели затравить,
И по закону жизни с них надобно спросить
За ту дверную ручку с веревочной петлей,
В которой отцвела рожденная зарей.
Может быть, и будет суд наш справедливым,
Но только никого не сделает счастливым.
Пусть в аду коптится черная душа,
Согласно приговору Высшего суда.
Белая береза в кроне золотой
Дребезжит листвою под собачий вой,
Пеночка-веснянка над гнездом рыдает,
Гадюка в черной коже птенчиков глотает.
Перестала певчей быть пеночка-веснянка
И забыла навсегда, где скатерть-самобранка.
Теперь толпится очередь за пайкой мамалыги,
Зубами раздирая мозоли от мотыги.
Памятники идолам в цивильных пиджаках,
Во френчах и шинелях, в погонах на плечах.
Не наши это дедушки в историю вошли,
Наши, если выжили, в правах поражены.
И с нас когда-то тоже крестики срывали,
Кто молчал, иные сроки получали.
Активисты красные с дикими зрачками
Нас вязали в галстуки мертвыми узлами.
А потом вплавляли в плотный коллектив,
Где всегда кормили на один мотив:
Или поклониться умершим вождям,
Или подпевать живым секретарям.
Был для нас и кодекс, были и уставы,
Те, кто их писали, всегда заранее правы.
Все, конечно, знали, это были кто:
Вожаки с наганом, в кожаном пальто.
Кто гусиным шагом полирует двор,
А кто в повязке красной шмалит «Беломор»
Тумбочка в проходе, лагерный актив,
Телогрейка с биркой, сплоченный коллектив.
А всегда во время тяжких испытаний,
В год Голодомора и людских страданий
Жертвенным капканом станет коллектив,
Будучи при этом услужлив и труслив.
Мы по карманам тырили солдатские медали,
Они нас закаляли и верить помогали,
Что все-таки удушье сможем пережить,
А трусов и предателей не кинемся казнить.
Но все-таки пришлось лечить социализм,
Быстро превратив все это в онанизм.
«Перестройкой» обозвали новое кино,