Я так и не понял про своё предназначенье, но не стал переспрашивать; знал, что фифа не ответит, и ушел. Благодаря бесенятам-алимчикам я не заплутал в лабиринте этой квартиры. Они были грустными, боялись, что я не смогу выполнить неизвестное предназначенье, от которого напрямую зависело их призрачное существование в зеркалах второго этажа. Бесенята-алимчики всхлипывали, терли лапками грустные мордашки и с надеждой смотрели на меня. Зеркальная фифа щелкнула бичом и на прощанье махнула рукой.
На первом этаже меня перехватил Сергей Петрович. Отставной федеральный судья осунулся, стал вдвое меньше, и дряблая кожа висела на нем, как на вешалке.
– Алимчик, прошу, уезжай отсюда, только забери с собой мать. Чует мое сердце, нехорошее будет дальше.
Я остановился:
– Уехать? Но куда? У нас нет денег. Вы знаете, чем я занимаюсь, а у матери только пенсия.
– Сейчас, сейчас, – Сергей Петрович засуетился, бросился в недра квартиры первого этажа и вынес несколько мелких купюр. – Он жалко улыбнулся. – Моя падчерица забирает у меня все деньги, оставляет только мелочь.
– Жалкий вы человек, – невольно вырвалось у меня.
– Да, да, ты прав, Алимчик, жалкий, – голова у Сергея Петровича затряслась. – Она меня превратила в тряпку. Поэтому я хочу, чтобы вы с матерью уехали…
– Сергей Петрович, – донеслось с самого верха винтовой лестницы, – куда вы дели мои тапочки? Быстро найдите, иначе накажу!
– Уходи, уходи скорее, – федеральный судья в отставке вытолкал меня за дверь.
В ночь перед судом остался у мамки Юлии. Я часто задавал себе вопрос: что нас связывает, и никак не мог найти на такой простой вопрос. Я – малообразованный парень, смешанных, больше кавказских кровей, косноязычный, нигде не работающий, с одним достоинством, – сильный и неутомимый в постели. Она – ухоженная женщина, образованная, работает, с прошлым, которое скрывает, поскольку снималась в порно в роли мамки, соблазнявшей юных мальчиков. Мамка Юлия, как я понял, давно одна и изголодалась по крепкому мужскому телу.
Мы почти не разговаривали, да и о чем говорить, когда все нужные слова говорили наши тела в постели. Больше у нас не было точек соприкосновения. По утрам голая мамка Юлия довольно потягивалась, демонстрируя еще соблазнительную грудь и крепкую задницу, а на губах играла улыбка сытой самки, полной энергии, что горы свернет и головы пооткручивает, если кто только посмеет покуситься на её самца. При виде зрелых прелестей любовницы я был не прочь еще раз затащить её в постель, но она быстро собиралась, красилась, пила свежезаваренный кофе с горячими тостами, и выпроваживала меня из квартиры. Завтракать я шел домой. Мать поняла, что я нашел женщину, и попыталась расспросить о ней. Она не умела быть дипломатом и задавала вопросы в прямо лоб, отчего даже я, толстокожий, иногда краснел, как мальчишка. Иной раз мне казалось, что мать в прошлой жизни была полициянткой, и от её вопросов ёжился, как на допросе. Я ничего не рассказал о мамке Юлии, отделался общими фразами. Чего о ней говорить? Рано или поздно мы расстанемся, когда моей любовнице наскучит играть со мной в люблю.