Странным, кажется и то, что из заграницы (а ведь они работали там вдвоём) Кочергины не привезли автомобиля, хотя это превратилось в своего рода закономерность. Нет, Игорь Михайлович считал это не нужным пижонством, он не такой мещанин как все. Он выше этого. И всякое обогащение ни во что не ставил.
Но больше всего его неприятно поразило то обстоятельство, что там некоторые наши работники следили за «своими» же и, может быть, следили неумело, грубо. «Такое недоверие ко мне – Кочергину, до конца преданному своей Родине – да как это может быть?!» Он не мог, видимо, понять, что если за его поведением ничего плохого не кроется, то и не стоит ему волноваться на этот счёт. Но сам факт слежки, а значит и недоверия – его убивал. Из зарубежья он приехал задумчивый и грустный. А тут ещё его назначили техноруком какой-то партии, хотя к «железкам» он любви не испытывал и хотел заниматься как прежде геологией. В конце концов, всё наладилось: образовалась новая партия, в ней собрался коллектив – все свои, старые знакомые. Работал Кочергин по специальности. Но геологи есть геологи. При случае, собравшись все вместе после полевых работ, с премии ли, или ещё по каким причинам, иногда устраивались «сабантуи». После таких дружеских попоек, само собой, наступают дни похмелья. Или опять же все вместе, или кто как может, в зависимости от обстоятельств, обычно незаметно и без лишнего шума собираются друзья – появляются и исчезают бутылки. Все стараются в такие дни как-нибудь, без лишних демонстраций прийти в себя с тем, чтобы хотя бы на следующий день уже начать обычную трудовую жизнь. Игорь Михайлович же считал такое незаметное, «подпольное» что ли похмелье, как проявление подлости. И если, положим, в конторе организовывалось такое мероприятие, и все опорожняли бутылки из – под стола, он ставил бутылку на стол и спокойно, на глазах у начальства, распивал её. Разумеется, продолжаться такое долго не могло. И удивительным просто кажется, как такой человек не понимал, что если все последуют его примеру, то контора превратится в самый настоящий кабак. Что дисциплина есть дисциплина. И если ты отступаешь от неё, то уж демонстрация здесь совершенно неуместна. Почему он мог быть честным, ставя на рабочий стол бутылку, не отказываясь вообще от неё в рабочее время? – Непонятно. Зато в руках его был мнимый козырь – «я такой же, как вы, только вы прячетесь, а я и не думал скрывать того, что здесь происходит». Опять Игорь Михайлович принимал удар прямо на себя, не ища обходных путей. Впрочем, здесь, видимо, снова сыграло свою роль влияние западной литературы, где в порядке вещей бутылка – спутник конторских боссов. И поразительно, как это они могли по-настоящему работать в пьяном-то состоянии? Книжная ложь.