— Вот как? И почему же?
— Потому что боги орифийцев хранят их город. Их жрецы принесут жертвы богу моря, и ваши корабли разобьются о скалы, их же суда поймают попутный ветер и разобьют вас. Орифийцы помолятся богу войны, и их стрелы сами отыщут цель, а кончики их станут ядовиты, как клыки гадюки.
В зале раздался грохот. Это Джохар в приступе гнева оттолкнул мраморную карту с дороги.
— Безбожник лжет нам! — вскричал принц, подступая к ложу отца и фигуре в черном. — Как смеет этот язычник говорить, будто его лживые боги могут быть сильнее воли блаженного Хемена! Он богохульствует и оскорбляет всех нас!
Тамриз напряглась: вспыльчивый брат уже наполовину вытащил скимитар из ножен. Смуглая кожа потемнела от прилива крови. Джохар едва сдерживал ярость.
Баррад Дарафалл примиряюще поднял руки.
— Доблестный Джохар вправе не верить мне. Но коли так, пусть расспросит бербаров, чьи тела прибило третьего дня к вашим берегам. Они расскажут, легко ли врагу подобраться к Орифии.
Тамриз могла поклясться, что при этих словах голова Дарафалла чуть повернулась в ее сторону, и под капюшоном промелькнула улыбка.
— Довольно, Джохар, — сурово сказал Аббас II. — Из всех вас лишь Дарафалл сказал сегодня то, чего мы не знали бы и так.
Джохар, все еще кипя от негодования, отступил на два шага и убрал скимитар в ножны. Мужи войны смотрели на человека в черном со смесью подозрения и злости.
— Отвечай же, язычник: нет ли средства убрать с нашего пути лживых орифийских богов?
— Такое средство есть, о император.
— Говори!
— Сила их, — Дарафалл шагнул на мраморную карту Ладды, усмехнувшись, когда его черные туфли ступили на контуры полуострова, — сила их в огне, горящем на жертвенниках трех храмов Орифии. Если это пламя погаснет, Орифия утратит покровительство своих богов.
— Надо думать, раз этот пламень чародейский, то и потушат его только чары?
— Император понимает верно. Я могу создать нужные чары, но…
Общее внимание было уже крепко приковано к фигуре в черном. Дарафалл стоял прямо на мраморной карте, попирая полуостров Ладду ногами. В сгущающихся сумерках тень его как бы выросла, заполнив собою зал, а голос эхом звенел под каменными сводами.
— Но, что но? — вскричал нетерпеливо Аббас.
— Позволено ли мне сказать как есть?
— Ты пожалеешь куда больше, если не скажешь!
Тамриз подумалось, что человек в черном и так собирался сказать, что хотел, а его почтительность лишь усилила дальнейший эффект промедлением в речи.
— Эти чары не наслать на расстоянии. Верный слуга императора должен тайно проникнуть в Орифию и отравить моими чарами огни их храмов.