— В общем, тут кухня, рядом гостиная, а там, — он указывает на массивную черную дверь, резко контрастирующую со всем остальным и притягивающую взгляд, — спальня и мой кабинет. Туда тебе заходить нельзя.
— Почему?
— Не люблю, когда вторгаются в мое личное пространство.
— Хорошо.
— Почему у тебя нет елки? — спрашиваю я, удивленная отсутствием праздничной атрибутики.
Мне всегда казалось, что все нормальные люди вешают на двери венки из сосновых веток и наряжают елки.
Когда я думаю о Рождестве, чувствую во рту привкус копоти от сальных свечей. В моей семье этот праздник не воспринимался как что-то приносящее радость и удовольствие. Это время, когда ты должен думать о страшном суде и о важности спасения своей бессмертной души. А я всегда думала о клеклом кексе, что мать раздавала после рождественской трапезы.
— На что она мне? — пожимает плечами он.
— Так ведь скоро сочельник.
— Я не фанат праздников и всего этого безумного декора, — отмахивается Митчелл и резко меняет тему: — Надо обработать твои коленки.
Я только сейчас вспоминаю, что расшибла их. Опускаю глаза и вижу разодранные колготки, перемазанные запекшейся кровью.
— Сядь, — почти приказывает он.
Я продолжаю мяться на месте, боясь даже коснуться белоснежного кожаного дивана.
— Садись уже, а я схожу за аптечкой.
Он уходит и через минуту возвращается с небольшим прозрачным контейнером. Внутри странного вида ножницы, бинты, пластырь, какие-то флакончики, шарики ваты.
Митчелл присаживается на корточки у моих ног и берет в руки ножницы с короткими и широкими затупленными лезвиями. Ловко рассекает ими остатки колготок.
— Что за ножницы такие?
— Хирургические, — бросает он, пропитывая кусок ваты жидкостью из бутылочки.
— Ты доктор?
Поднимает на меня глаза, брови сдвинуты у переносицы.
— Нет, — отвечает кратко и прижимает вату к ссадине.
Я прикусываю губу, пытаясь не дернуться и не закричать.
Митчелл смотрит на меня, и я опять залипаю на искорки, которые вспыхивают на радужке, делая ее жемчужно-серой.
— Ты боец. Я бы уже плакал и вопил на твоем месте, — шутит он и дует на ранку.
Никто никогда не обрабатывал мне раны, и тем более не дул на них. От теплых прикосновений его пальцев и взгляда лучистых глаз мне хочется плакать.
— Вот и всё! — Бросает в лоток использованный кусок ваты. — Держи! — Митчелл сует мне флакон из аптеки и плотный пластиковый пакет.
— Что это?
— Ты не видишь? Шампунь от твоих маленьких друзей. Нужно выдержать десять минут. Вещи сложи в пакет и принеси сюда.
— А во что мне переодеться?
— О, сейчас. — Мне показалось, что он чуть покраснел.