Митчелл скрывается за той самой запретной дверью и почти сразу возвращается с футболкой в руках. Она так приятно пахнет свежестью постиранной вещи и чем-то еще. Если б он не стоял рядом, я зарылась бы в нее носом, чтоб этот аромат пропитал меня насквозь.
Послушно исполняю его приказ. Помыться мне реально не помешает.
Ванная белоснежная и такая зеркальная, что аж не по себе. Даже на потолке зеркало! Зачем их столько парню?
Мне теперь не укрыться от собственного отражения. Обычно я вижу себя в лужах или каких-то предметах, и меня это устраивает. Сейчас же я чуть не плачу: из-за толстого слоя грязи напоминаю странное существо без определенного пола.
Душа у него нет. Только ванна. Я наполняю ее горячей водой, скидываю одежду и, как он сказал, запихиваю лохмотья в пакет. Не могу вспомнить, когда мылась последний раз. Ну, по крайней мере, целиком. Лучшее, что мне светит, это раковина в туалете торгового центра.
Я медленно погружаюсь в горячую воду — она сразу становится грязной, — беру шампунь и лью его на голову прямо из пузырька. Он щиплет кожу, жжет глаза и мерзко пахнет, но я терплю, потому что вши достали.
Я тщательно намыливаюсь, стараясь не пропустить ни единого участка кожи, а потом погружаюсь в воду с головой. Отвратный шампунь теперь уже ест всё тело, и я спешу выбраться из ванны.
Его футболка доходит мне до колен. Я перетираю волосы полотенцем и пытаюсь посушить их его феном, но тот слишком маломощный для моих длинных и густых волос, которые спускаются ниже поясницы.
Я возвращаюсь в гостиную. Он сидит на диване и щелкает по каналам.
— Такая светленькая, просто богиня Фрейя. — Выражение его глазах такое странное, но оно мне нравится.
— Кто это? — Я понятия не имею, о чем он и даже не стыжусь быть дремучей. Уж какая есть.
— Дай книгу «Скандинавские мифы и сказания». Вторая полка слева.
Застываю на месте. В отчаянии пытаюсь выбрать книгу наугад, но их так много, что полки кажутся бесконечными.
— Ты не умеешь читать? — предполагает Митчелл. Он бьет не в бровь, а в глаз.
— Не умею, — признаюсь я честно. Сейчас он подумает, что я дурочка.
— Тебе же не меньше пятнадцати.
— Мне семнадцать, через два месяца восемнадцать. — Обидно, что Митчелл принял меня за сопливого ребенка.
— Как так получилось, что ты не умеешь читать? — Его тон не нравоучительный, скорее — удивленный.
— Долгая история, — отмахиваюсь я, не желая ворошить прошлое.
— У меня есть время, — говорит он с улыбкой. — Давай я принесу чай, и ты расскажешь.
Я сажусь за кухонный стол, медленно провожу подушечками пальцев по древесине, отмечая каждую неровность. Митчелл заваривает чай; я поедаю его движения глазами — они такие плавные и красивые. Он белый рыцарь в своем светлом, зеркальном замке.