Митчелл ставит на стол прозрачный чайник, в котором распускается причудливый цветок, две такие же чашки, а еще темный сахар, похожий на полированные мутные стеклышки. Митчелл пододвигает ко мне чашку, и я по привычке обхватываю ее ладонями — не пропадать же теплу. Он смотрит на меня испытывающе, и я понимаю, что мне не увильнуть от объяснений.
— Почти всю жизнь я жила в общине амишей, — говорю скороговоркой, желая поскорее с этим покончить.
— Что ж, Бекки, когда прославишься и будешь писать биографию, это станет яркой деталью.
— Это не яркость! Это серость, когда ты носишь капор, тебя секут розгами за любую провинность, а единственное развлечение — это общая молитва. А еще работа… Её много, и она всегда тяжелая. — Смотрю на свои ладони, покрытые желтоватыми мозолями.
— Так ты была изолирована от мира? — Брови сдвигаются. Он пытается осмыслить мой рассказ. Теперь я кажусь ему не только дурочкой, но и какой-то отсталой.
— Мы словно застряли в семнадцатом веке. Кроме того, моя семья была очень бедная и даже в изолированной общине мы считались чуть ли не изгоями.
— Ты сбежала?
— Я хотела…, но не успела. Однажды они все ушли на воскресную молитву, а я осталась дома. Честно сказать, я выпила в то утро целую бутылку касторки, чтоб у меня скрутило живот и я могла туда не ходить. А потом я услышала крики и побежала… — Мне сложно об этом говорить, но я продолжаю: — Когда я прибежала, молельный дом горел так сильно, что я даже не смогла приблизиться. Они так кричали, что я думала, что оглохну… Мне так хотелось оглохнуть. Они сгорели все: мать, отец, братья и сестра.
— Бекки, мне так жаль. Я соболезную. — Его рука дернулась, словно он хотел меня приободрить, но не решился. Мне бы этого хотелось. Мне бы хотелось, чтоб кто-то обнял меня. — Что случилось после пожара?
— Приехали пожарные и копы, и меня забрали в приют.
Кидаю в чашку кусочки сахара. Он кажется мне совсем не сладким. Митчелл перехватывает мою руку на пятом:
— Эй, мне не жалко, но ты покроешься прыщами и заработаешь диабет. Как тебе жилось в приюте?
Я не спорю и отпиваю чай. Стараюсь, чтоб всё было прилично, но издаю противные звуки. Сладкая жидкость огненным потоком прокатывается по кишкам.
— Там было странно. Я была как инопланетянка. Современный мир обрушился на меня разом. Я думала, что телевизор — это волшебная коробка, в которой заперты живые уменьшенные люди. Холодильник, да и даже вилка для меня до сих пор в новинку.
— Прям как Русалочка, — ухмыльнулся он. — И ты решилась на побег?
— Ну да! Я решила, что и сама о себе позабочусь.