Но бывали дни, когда Зинаиду никто не встречал. Не слыша, не реагируя на приветствия завсегдатаев приподъездной скамейки, она взлетала по ступенькам к лифту, на ходу нащупывая вспотевшей рукой ключи. Зная все заранее, она надеялась до последнего мгновения – того самого, когда распахивалась тяжелая дверь и взору открывалось тело мужа, неудобно-неестественно скукоженное на диване. Шибало водочным духом, и, стараясь не шуметь, она проходила на кухню и сидела там, бессильно уронив руки на колени.
Потом она шла в комнату переодеться. Странно, но каким-то шестым чувством ощутив ее присутствие, муж отрывал от подушки лицо с красными, словно от долгой бессонницы, глазами. Приподнявшись на одной руке, хватал ее другой и увлекал на диван, с силой подминая под себя и жадно наваливаясь. Мощь этого звериного порыва, как ни пыталась она внутренне отстраниться, передавалась и ей. И она невольно начинала растворяться в нарастающем возбуждении, разливавшемся по всему телу, – но слышался хриплый, на выдохе, стон, и муж обмякал и затихал удовлетворенно. Она лежала еще некоторое время, вслушиваясь в пульсацию сердца, отдающуюся в свинцово отяжелевшей от крови матке, потом вставала и беззвучно плакала на кухне, не вытирая струившихся слез…
Не так давно в автобусе она услышала разговор двух женщин о чудодейственной иконе с необычным, сказочным названием – Неупиваемая Чаша, – хранимой в подземных катакомбах далекой Псково-Печерской Лавры. Из того, что говорили собеседницы, она поняла главное: икона творит чудеса и исцеляет болящих от пьянства – даже давно и безнадежно. Нужно только добраться и попросить с верою.
Будучи, как все, скорее суеверной, чем религиозной, Зинаида никогда в жизни не помышляла о душе, о другом мире, о Провидении. Но здесь, в переполненном душном автобусе – как проняло вдруг. Прошибло, озарило откровением, и она всю ночь на спала: все думала, думала…
На следующий день она задержалась на работе, дожидаясь, когда Геннадий спустится в «шахту». За долги годы в лаборатории они никогда «по душам» не общались – так только, по службе. Но из всех людей, ее окружавших, этот человек был единственный – она почему-то ни мгновения не сомневалась, – кому можно было довериться, открыться в том, что не для постороннего уха.
Геннадий, как всегда, слушал молча, не перебивая, лишь время от времени устало потирая надбровья. Зинаида вдруг увидела его глаза – обычно бесцветно укрытые за очками, они были небесно-голубыми, такими располагающими, – и волна доверия этому совершенно чужому человеку захлестнула ее.