Всякий день Геннадий заходил в мышиный бокс и подолгу стоял над клеткой Мышонка.
– А доходяга ничего, кажется, выжил – заметила как-то Ольга, раскладывая батоны.
– Выжить-то выжил, да чего-то не толстеет никак… – задумчиво обронил Геннадий и ушел. Ольга наклонилась над клеткой, присмотрелась, пожала плечами: точно, шельмец, не толстеет!..
17
С утра во вторник Геннадий появился в боксе раньше обычного. Деловито достав Мыша – тот повис на хвосте безжизненным мешком головой вниз, – перенес его в отдельную клетку.
– Будешь вскрывать? – спросил кто-то из сотрудников.
– Да, пора уже, до вечера не дотянет…
Потом долго и пристально смотрел на Мышонка. Опухоль – неудержимо агрессивная, беспощадная карцинома Эрлиха – явно не прижилась. Не выросла. Издохла.
И это ошеломляло.
Почувствовав взгляд человека, зверек выбежал из угла на середину клетки, встал на задние лапы и, ухватившись передними за прутья решетки, повис на них, раскачиваясь, как на брусьях. Казалось, он очень хочет сократить дистанцию, приблизиться, как будто что-то рассказать.
Геннадий снял с клетки алюминиевую бирку, извлек из нее старую этикетку и, смяв, бросил в урну. Достав из кармана чистый лист бумаги и сложив его вчетверо, написал аршинными буквами: «НЕ ТРОГАТЬ. ЖИВОТНОЕ В ЭКСПЕРИМЕНТЕ».
– Держись, братец. Живи!..
Почему-то не уходил, наблюдал. Мышонок просунул кончик морды между прутьями и замер. Черные живые бусины смотрели на Геннадия, и глаза человека и животного встретились. Некоторое время они вглядывались друг в друга, не шелохнувшись.
Мышонок вдруг встрепенулся, засуетился – из коридора послышалось тяжелое шарканье разношенных шлепанцев. Приближалась раздача батонов, и надо было подготовиться…
.