Борис ставит принесенную с кухни чашку на старый комод, на котором гордо выпячивает блестящую космической чернотой грудь-экран новенькая плазма. Две бутылки с пивом он бросает на кровать, куда и сам же плюхается. Вместо пепельницы когда-то белое, нынче пожелтевшее, блюдце со сколотыми краями.
– А бокал? Бокал есть? – Растерянно спрашиваю я. Будь на мне очки, я бы непременно принялся бы их поправлять указательным пальцем.
– Без бокалов, мыть их еще… Давай из чашки, какая тебе разница-то?
– Но вино пьют из бокалов… Твоя дурацкая чашка портит всю эстетику!
– Да нету бокалов! – Не сдерживается тот. – Нету! Ты девчонка что ли, чтобы быть настолько привередливым? Пей из чашки. Вкус у вина что ли неправильный, если его не из бокала пить?
– Может и так, – обиженно бубню я, от нечего делать рассматривая пробку.
За стеной вдруг заливаются криками соседи, первые секунды я не придаю шуму никакого значения, но нужно ведь выплеснуть куда-нибудь злобу? И незнакомцы – самые легкие мишени.
– Часто они так орут?
– Да каждый день, – устало отзывается Борис. – Особенно утром. Знаешь, как достали? Спать не дают, ну, совсем не дают! Знаешь, как они бесят, когда начинают орать в семь утра? Еще же так слышно. Будильник не завожу от слова совсем.
– Правда?
– Ну конечно. Это у них ритуал такой: орать с утра пораньше. Постучи по стене. Кулаком. Ну, давай же!
Я поднимаюсь. Несколько раз бью ладонью по стене.
– Да нет же, кулаком. Иначе не услышат. Стучи громче давай!
Еще несколько раз я сильнее ударяю по стене кулаком. Все равно тихий звук. Абсурдное это занятие. Как будто там, за стеной, малые дети, которые испугаются соседей и сразу же, как по команде, притихнут…
– Да ладно, это бессмысленно, – с самодовольной улыбкой комментирует он, выуживая сигарету из пачки. – Не будут они на тебя реагировать, сдался ты им. Они вообще ни на кого не реагируют, но и орут, к счастью, недолго. Скоро уйдут в соседнюю комнату, тогда мы их перестанем слышать. Это хорошо, что за стеной кухня, а не спальня, а? – Он тривиально ухмыляется. – Давай уже выпьем.
Борис открывает первую бутылку. Пиво пенится, шипит, но он делает это так умело, что ни одна капля не проливается зря. Карикатура плачет: укрощение строптивого коня.
– А штопор где?
– Ну точно, – разводит руками тот. Выражение лица у него такое, словно я порчу ему жизнь. – Пробка проклятая…
Борис уходит на кухню за штопором. Наученный опытом, я знаю, что открывать будет исключительно он, потому… Потому что так хочет он, а мне все равно. Так даже проще: меньше ответственности придется брать, если вино разольется. Когда он возвращается, я протягиваю, не поднимаясь, ему бутылку. Его сосредоточенное, напряженное лицо смешит меня. Кажется, в тонких руках, выдергивающих пробку, скопились сейчас все жизненные силы. Мышцы пытаются вздуться…