– Сравнил, блин…
– Чем ты похож на жука?
– Мы оба находимся в моменте?
– Да. Он – это ты, но в другой ситуации. Твоя не подразумевает стресс.
– Догоняю, – ответил я. – Но что, если я не наслаждаюсь, а прячусь?
– От кого? Садовника-убийцы? Атмосфера здесь довольно-таки дружелюбная. Тепло, светло. Окружение не создаёт впечатление, что ты в опасности.
– А если добавить фильтров?
– Мы пока не обсуждаем эффекты и прочее. Они полезны, но не всегда. Как ты знаешь, я стремлюсь к живости. Пожалуйста, будь собой. Просто будь, – сказал Келвин.
Достичь взаимопонимания с мозгом оказалось непосильной задачей. Расслабиться не получалось. Я подумал о том, чтобы развернуться и уйти. Вот так запросто, переложив ответственность на Келвина. Он бы огорчился или обиделся. Или и то и другое. Чутьё подсказывало, что стоило задержаться и снять напряжение каким-нибудь доступным способом. Вообразить теоретически возможную сцену.
– Готов? – спросил Келвин.
Я представил наш первый поцелуй. Мою неопытность и его непривычную горячность.
– Витаешь в облаках. Неплохо, – сказал он. – Или…
– Что?
– Перевозбудился?
– Неправда! – взбунтовался я.
– Протестовать бесполезно. Ты покраснел.
Перевозбудился – это ещё мягко сказано. В моей фантазии я прильнул к Келвину и, чтобы продлить блаженство, попросил, чтобы он приник губами к шее, а затем к ключицам. Вырисовывалась впечатляющая картина, которая вызывала всё что угодно, кроме отторжения.
Мы были совершенно одни среди деревьев и цветов. Я решил не заточать мягкость под неприступный замок. Келвин не мог не понять, о чём я размышлял.
– Хорошо, не отпираюсь. Просто такое настроение.
– Уж слишком часто оно меняется, – проговорил он, глядя снизу вверх с подозрением.
– Брось. Я ребёнок.
– То есть, если ты не взрослый, то тебе всё дозволено? Я так это должен понимать?
– Не всё. Есть грань. Думаю, я пока не переступил за неё.
– Фантазировать не вредно, вредно не фантазировать?
– Мечтать, – исправил я аккуратно. – Мечтать. Давай, снимай. Мне стало легче.
Основная часть съёмки прошла гладко, без заминок. Мы почти не разговаривали. Трудились молча, упорно, чтобы справиться к сумеркам.
Фотографию, завершающую серию работ, Келвин предложил сделать у какой-то статуи. Мы зашли вглубь сада и очутились на ухоженном газоне, окружённом высоким папоротником. Я почувствовал невольное влечение к каменной девушке напротив и спросил робко:
– Кто она?
– Не знаю. Мы этот этап уже проходили. Я не попугай, чтобы отвечать по сто раз!
– Да, да, в июне.
– Приблизься к статуе. Отзеркаль её позу, – скомандовал Келвин.