Но радость исчезла, а в голове стал твориться сумбур. Странная, удерживающая от неминуемого падения девушка проникала в мой разум, как червь-паразит. Или это была не она, но…
– Эйден, как ты? – позвал Келвин. – Думаешь, ещё рано такое говорить?
– Нет.
– Тогда что за реакция? – произнёс он огорчённо. – Зря, наверное, я поспешил, но знаешь что? Мне всё равно. Я счастлив только потому, что сказал это вслух.
– Я тоже счастлив.
– Неправда. Тебе плохо?
– Происходит что-то ужасное… Не в общем, а со мной. Именно со мной.
Полная нога статуи отличалась потёртостью. Я провёл по голени, с которой откололось много тёмно-серых кусочков камня, и врезался пальцами в образовавшиеся округлые выемки. В них было достаточно места, чтобы сплести паутину или отложить яйца. Кончики пальцев повиновались мощному импульсу, исходящему от девушки, и задёргались в болезненном спазме. Я быстро покрылся липкой испариной.
– Отвести тебя домой?
– Не переживай, само пройдёт.
– Я настаиваю.
Ширма, преграждавшая путь, спала, и наружу выскочила хрюкающая, выплёскивающая раздражение, точно яд, свинья. Непригодная в пищу, без достоинств, она размазывала копытами грязь, оставляя вонючий след всюду, куда бы ни пошла.
Как ни терпел я, но воспоминания, воскресающие подобно зловещим мертвецам, набирали силу. Сильное впечатление под коркой сознания усиливало нервозность. В памяти вырисовывалась лишь одна картина: камешки перед кустом, асфальт в мокрых пятнышках. Я словно наяву ощущал, как по подбородку скатывалась слюна, ресницы слипались, а нос закладывало. И было тяжело, почти невыносимо. Меня прижимали к дороге, пытаясь раздавить в лепёшку.
– Нет! Отвали! – воскликнул я и невольно толкнул Келвина.
– Ты чего?
– Прости. Не знаю, зачем я это сделал…
– Всё хорошо, я рядом.
– Её зовут Лана.
– Кого?
– Статую.
– Откуда тебе это известно?
– Мама однажды рассказала легенду о девушке, из слёз которой вырос золотой цветок, – простонал я сдавленно, хватаясь за Келвина. – Ладно, проведи…
– Может, в больницу? – спросил он обеспокоенно.
– Ни за что!
– Тогда попрошу маму тебя покараулить.
– Конечно, – согласился я нехотя, а про себя подумал: «Как же хорошо, что они ничего не знают».
В автобусе со мной случилась истерика. Я отвернулся в надежде на то, что Келвин не увидит, как я рыдаю, стискивая зубы, но он не отставал и расспрашивал, что болит и не лучше ли вызвать медиков. Подозрения в том, что мне требуется неотложная помощь, крепли с каждой остановкой. Замкнувшись, я перестал откликаться даже на прикосновения.
– Мне остаться? – сочувственно проговорил Келвин, больше не влезая в личное пространство. – Пиши, если что, или звони. Я буду на связи, – сказал он кратко, чтобы не спровоцировать новый всплеск эмоций.