***
Вагон заскрипел железными колесами и двинулся. В купе было тепло и уютно. График его передвижения и в одну, и в другую сторону был плотный, но крайне удачный в том плане, что его рейс прилетает в Домодедово в 12:30, и только на следующий день в 18:00 он улетает. Около полутора суток в Москве без особой загрузки. Они с двоюродным братом были роднее родных, больше у них никого не было, ни братьев, ни сестер.
Брат рвался пойти по стопам отца, он тоже хотел летать, но по здоровью его не пустили, но он с мечтой не расстался и с отличием окончил «Бауманку», а теперь конструирует то, на чем летают, а именно крылья. А Родион поступил в свой областной университет на юридический, и в следующие десять лет они виделись совсем редко. Оба служили каждый своему делу. За это время у Родиона были две антитеррористических командировки, вторая закончилась продолжительными госпиталями. И сейчас, конечно, Родиону очень хотелось повидаться с этими людьми, родней которых после смерти родителей у него не было.
Как и положено «Аэрофлоту», тот не подвел, и самолет приземлился в «Домодедово» точно по расписанию. Он, как пассажир без багажа, вышел в числе первых. Брата узнать было сложно, он чуть поправился и полысел, но улыбался ему так же широко и открыто. А обнял так, как, наверное, обнимают только солдат, вернувшихся с войны. Брат за ним приехал на большом черном джипе с черными же номерами и водителем-прапорщиком. Родион, хитро прищурившись, спросил:
– Что, братик, должность у тебя, поди, уже генеральская?
– Полковничья, – ответил тот, и оба засмеялись от радости, что они рядом.
Маме уже отзвонился, та ждет, сообщил брат, но Родион ответил, что сначала к Алексею Николаевичу, это на Кунцевское кладбище. Брат своего отца никогда не видел, он родился в декабре, а отец погиб в сентябре, его назвали Алексеем, и он стал Алексеем Алексеевичем. А Родион любое свое пребывание в Москве начинал с Кунцевского кладбища, где под каменным самолетом и барельефом Звезды Героя спал человек, который абсолютно точно знал, что такое профессия военного.
Москва Родиону показалась совсем не такой, какой он ее помнил. Если раньше она для него была теплой и уютной, как музыка из «Подмосковных вечеров», то теперь в ней был переизбыток уже чего-то не нашего, пришлого. Было видно, что город становится скопищем ресурса, но не человеческого, а того самого, административного. Это теперь их город, и этот ресурс везде. А может, все так, как и прежде? Может, он просто сам изменился? Но в такой Москве Родион себя точно не мыслил, и жить бы здесь не смог. Столица для столичных.