– Да, успеваю, хорошо диктуешь.
– Софрон Сильвестрович, а фамилии – фамилии не вижу…
– Щитовидкин у него фамилия, – сказал Варфоломей, – это все?
– Нет, – сказал Глеб, – еще Антон Натанович, фамилия не указана тоже… записали? Эзра Романович Мирзоев… и Назар Захарович Нефтечалов, вот этот последний! А больше никого.
– А на другой стороне?
– Тут только на одной стороне – а вы Нефтечалова записали в свой список? Назара Захаровича?
– Да, спасибо, Глеб, – душевно произнес Ламасов, – я записал поименно и пофамильно, кого ты назвал. Список давнишний?
– Я отца уже полгода у нас не видел.
– Думаешь, отец успел с кем расплатиться?
– Не знаю.
– А с кем-нибудь из должников ты лично знаком?
– Нет, – ответил Глеб, – это все отцовские знакомые.
– Хорошо. Неплохой ты, по-моему, человек, Глеб, я нутром чую. Живи своим умом, вот тебе мой единственный совет.
– Я постараюсь.
– Постарайся для себя, – Ламасов кивнул, – головастый ты парень, неглупый ведь, если в радиоаппаратах смыслишь, но ум конечно, оно не главное, ум – субстанция скользкая, как невидимая вода в теле, он постоянно течет-меняется, струится вниз, вечно жаждет в животной форме выплеснуться, он ненадежен, а вот доброта, Глеб, простая человеческая доброта, человечность, она дорогого стоит, неоценима… и еще, Глеб, задержу тебя на минутку, прости, раскудахтался я, но мы с товарищем моим, следователем Крещеным, повстречали в ПТУ добрую знакомую твою, ее Марьей зовут – она, замечу, тревожится по тебе! Нравишься ты ей, спору нет, так что и ты, Глеб – будь к ней по-доброму, не становись оторванным от мира.
– Не стану, – с невольной, тягостной улыбкой ответил Глеб, – спасибо.
– До свиданья.
– И вам до свиданья.
Варфоломей положил трубку.
– Ну, что? – спросил Данила.
– Безразлично Глеб наш воспринял тот факт, что буквально в двух шагах от убийцы находился – мне бы кто сказал, что моя жизнь на волоске от ружейного выстрела висела, я бы, поди, иначе отреагировал, – поразмыслил Варфоломей, – но теперь мы знаем, что Глеб к Акстафою приходил около девяти часов и, по его же собственным словам, убийцу или мужика какого, который у квартиры Ефремова крутился, заметил – запах его вдохнул, услышал его дыхание в пустом подъезде, а может, и голос знает, он воспринимал присутствие в непосредственной близости. Стоял рядом с ним, сердца их в унисон бились, он приобщился к его мироощущению – заглянуть бы в глаза этому Глебу!
– Пожалуй, неплохо бы, – сказал Данила.
– И ведь, судя по всему, Глеб – был тот, кто первым подъезд покинул, – подытожил Ламасов, – я убежден, что он первый!