– Ну, возвращаемся?
Варфоломей хлопнул себя ладонями по коленям:
– Давай, заводи! – закатал рукав и посмотрел на часы, – в ближайшее время от экспертно-криминалистического центра уже должны прийти заключения по пальцам из квартиры Ефремова… фу, духота нестерпимая! – Варфоломей покрутил ручку, опуская стекло, – и неизвестно пока, что там по гильзе – если пустышка, отправим на учет и сопоставим по массиву гильз с мест преступлений, может быть, факты применения оружия по региону уже всплывали и до дела Ефремова!
На ярко-желтом, как пчела в приглушенном свете фонарей, милиционерском ВАЗ-2101 выехали они на проезжую часть.
– Кто Ефремова убил, – сказал Ламасов, – роковую ошибку допустил! Когда Ефремова убил. Мне хочется его поймать – и я это сделаю с твоей, следователь Крещеный, помощью, и до того, желательно, как Егора Епифановича во прахи сырой земли возвратят. Иначе, если убийца его разгуливать будет на свободе, то похороны Ефремова останутся незавершенными. А я не люблю оставлять дела незавершенными. И я не оставлю.
Глеб вслушивался в равномерные, успокаивающе-медленные, пульсирующие, один на другой наваливающиеся гудки в перфорированной темно-красной трубке – остаточный электростатический стрекот в микрофоне. Пальцем Глеб опустил рычажки – он стоял, опершись локтем на тумбочку, во рту пересохло, а все тело – зыбкая пустота, сформированная сумасшедшими ударами сердца. Глеба затошнило, вспотел лоб, и он ощутил – поднялась до невероятного градуса температура тела, футболка насквозь промокла, и в ноздри ударил резкий неприятный запах пота, а босые ступни – приклеились к линолеумному полу. Ему захотелось, чтобы все прекратилось!
Ему хотелось, чтобы каждый получил то, что ему полагается, чтобы Акстафой получил то, что полагается Акстафою, Юля Лукьяновна то, что полагается Юле Лукьяновне, а Ламасов и Крещеный – то, что полагается Ламасову и Крещеному! И все то, что было определенным свыше – сделалось определенным и здесь!
Глеб с трудом, вяло, дошагал до кухни, открыл морозильник рефрижератора и сунулся лицом в отрезвляющую прохладу, а затем вернулся к телефону и сделал, как собирался – позвонил отцу.
– Кто это? – настороженно спросил Акстафой.
– Пап, это Глеб.
– Глеб, ты дома?
– Да, мать мне сказала, что ты звонил.
– Куда звонил?
– Сюда к нам.
– Когда?
– Вечером, – напомнил Глеб.
– Я ей не звонил – это она мне.
– Мне из милиции звонили.
– Кто?
– Лейтенант Ламасов.
– Когда? Давно?
– Вот только что.
– Он у меня о тебе спрашивал, – сказал Акстафой, – я весь на нервах! Меня уже как бритвой режут…