— Не знаю, не знаю, — покачал головой Элиоз. — Может быть девочке открыто то, чего мы не понимаем. Мы живем больше заботами сегодняшнего дня. А она как будто что-то чувствует все время, как будто к чему-то прислушивается. Я как-то сказал ей, что многие подумывают о том, что настало время возвратиться в Палестину. Но она стала так горячо отговаривать. Сказала, что чувствует, что именно здесь должны произойти какие-то события. Когда я ее спросил, что она имеет ввиду, она сказала, что сама не знает, но что чувствует в себе какое-то предназначение. Я просто теряю голову, а ведь все идут ко мне с вопросами, все ждут от меня ответа. Нет, я должен ехать в Иерусалим. Я сам хочу увидеть и все понять.
* * *
На правом берегу Куры, там где уже почти не было домов, на отшибе, стояла римская таверна. Возле нее на коновязи томилось несколько лошадей. Они терпеливо переминались с ноги на ногу и шуршали овсом, насыпанном в мешки и привязанным к их холодным мордам.
Элиоз спешился, привязал тут же свою кобылу и немного постоял, вглядываясь сквозь промозглую февральскую мглу в расплывчатые очертания реки.
Тяжелая дверь таверны, сбитая из местного каштанового дерева, медленно, с тягучим скрипом отворилась, выпуская кого-то наружу. Элиоз зашел внутрь. Внутри таверны внутри было довольно просторно. Народу было не очень много. Под низким потолком плавал сизый дым, в огромном стенном очаге пылали дрова.
На широкой скамье у входа валялись плащи постояльцев. По левую сторону от очага традиционно располагались легионеры римского гарнизона, а по правую — солдаты картлийского царя Фарсмана. Ближе к очагу за низким столом обычно собирались любители игры в кости. По правилам таверны, если игра становилась слишком азартной и страсти накалялись, то и с одной, и с другой стороны подходил кто-нибудь, кто был старшим по званию из присутствующих, и прекращал игру до следующего дня. Поэтому здесь всегда было спокойно. Кроме того, сюда не допускались женщины и не было из-за них драк. Ближайший лупанарий располагался неподалеку, меньше чем в получасе спокойной езды.
Единственной женщиной в таверне была стряпуха, которая пекла божественные пирожки с мясом, слава которых гремела далеко за пределами таверны. Была она совершенно невероятных размеров, в чем сразу же убеждались новички, поначалу пытавшиеся облапить ее и злющая до невозможности. Под огромной кофтой она носила кинжал с тонким длинным лезвием. Только две вещи волновали ее — слава пирожков и ее женская честь. Защищая и то, и другое она могла дойти и до смертоубийства. Единственный человек, к которому стряпуха проявляла нежные чувства и доходила до заискивания, был сотник Лонгин из Карсани, местечка, что находится неподалеку от Мцхета. Сотник появлялся в таверне по определенным дням и тогда к нему приходили люди, нанимая его небольшой, но известный своей храбростью отряд воинов, для защиты караванов, для обороны усадеб от враждебных соседей и улаживания с ними отношений и других подобных дел.