Старый офицер рассматривал с удивлением странную личность, которую начальству было угодно избрать в посредники, тогда как обыкновенно все приказания шли иерархическим путем.
Но ему были даны официальные распоряжения. Нечего было рассуждать.
Маларвик заметил в нем некоторую нерешительность.
– Вот печать министра, – сказал он. – Маршал Даву придает особое значение этому поручению… От него зависит жизнь нескольких тысяч людей…
– Генералу Пире, в Сен-Клу, – читал офицер, – прекрасно, надо час времени… У меня хорошая лошадь, она меня ждет на углу улицы Луа.
– Вы хотите сказать, улицы Ришелье. Итак, отправляйтесь и да хранит вас Бог!
Офицер нахмурил брови. Видно было, что нет Наполеона, и такие ферлакуры смеют давать приказания! Странное было отношение к военному делу.
Он ничего не сказал, повернулся на каблуке и вышел.
– Милейший месье де Кейраз, – начал Маларвик, – я совсем позабыл… Еще одно слово. Вы хотели знать, где находится месье де Лорис: в шестой роте стрелков капитана Жана Шена, у генерала Пире; они расставлены по квартирам в Сен-Клу… Хорошо, что эта депеша получится вовремя, иначе с ним могло бы приключиться несчастье.
Кейраз разом соскочил с места. Ему вдруг стало все ясно. Он надел шляпу.
– Роту мушкетеров, – заявил он, протягивая руку Маларвику.
Маларвик вложил свою руку в его.
– Даю честное слово, – ответил он.
Кейраз слегка поклонился (другого поклона сотоварищ этот не стоил).
Затем он быстро вышел.
Марсель жила точно в каком-то кошмаре, в каком-то болезненном возбуждении, вследствие всех пережитых страхов и ужасов.
После смотра Шан-де-Мэ рота Жана Шена получила предписание немедленно выступить. Картам, получивший назначение, благодаря протекции Карно, который знал его лично и отвечал за него, должен был выступить на северную границу.
Он имел намерение оставить Марсель в Париже, но молодая девушка так умоляла его! Каким опасностям подвергалась она? Разве мало женщин шло в сестры милосердия, в летучие отряды? Она чувствовала в себе достаточный запас сил и не боялась утомления, – неужели дедушка считает ее за пустую светскую барышню?
Старик долго не соглашался, а между тем, при настоящем положении дел, оставаться в Париже разве было менее опасно? Уж лучше пусть она остается под его охраной. Ему не придется быть в деле, так как служба его только по организации. Он будет благоразумен, это являлось его долгом, раз на нем ответственность за нее.
Тут была и своя доля эгоизма. Разве не она была солнечным лучом его сердца, разве не ею была полна половина его души, вторая половина которой принадлежала отечеству? Картам полюбил Марсель, как свою кровную дочь; он говорил, что она родилась из слез его: разве ее не приютила, не спасла единственная женщина, которую он любил, единственное существо, которое было другой половиной его души? В этой молодой девушке оживала для него его Марсель, которая вдохнула в нее свою жизнь, вселила в нее свою доброту и душевные свойства. Чтобы отказаться от выражения такой преданности, надо было не желать ее. Он сделал вид, что сдается на ее уговоры. И вот они оба отправились вместе, – Марсель, совершенно счастливая от сознания, что она нужна, в душе не особенно доверяя своим собственным доводам. Картам же, нервно возбужденный, неспокойный, сомневающийся в Наполеоне, сомневающийся в людях и во всем.