Иван Васильевич смотрел на Ракшая раскрыв рот и выпучив глаза. Адашев улыбался в усы и гладил ладонью бороду.
— Ты, Алексей Фёдорович, где этого чуду-юду выкопал? — Наконец молвил царь. — Про портрет вообще никто не знает. Дьяк Василий мне ещё в Москве портрет показывал. И Воронцов видел… Он был против… Говорил, до венчания на царство не жениться. Вот беда-то! Вот беда! Казнил друга! А-а-а!
Послышались всхлипывания, а потом и рыдания. Царь заплакал горестно с кряхтением, охами-ахами и причитаниями.
Ракшай отошёл в сторону. Адашев тоже не приближался к царю. Прошло минут десять и царь развернулся к Саньке с почти сухими глазами. Он был суров.
— Не знаю, к добру ты явился к нашему двору, или нет, но польза от тебя уже есть.
Он подошёл к Адашеву и что-то шепнул ему на ухо. Потом обернулся к Саньке.
— Знаешь, что сказал ему?
Санька понимал, что рискует, но кивнул головой.
— А знаешь, так терпи, — буркнул царь и зашагал к Кремлю.
Адашев подозвал хорунжего.
— В крепость его. На сыск. К дьяку Василию Захарову-Гнильскому.
— Ты, Василий Юрьевич, помягше с этим мальцом. Мы его поймали в Рязани, где он блажил, что Воронцова убили по царёву приказу. А раз в Рязани блажат, то и в Москве. Малец сам не могёт о таком блажить… Значит по чьему-то наущению. Про то и узнать надоть. Государь Иван Васильевич повелел, чтобы не убил. Не то сам на кол сядешь.
— Не пужай. Сказано: «мягше», будем «мягше». Царёв наказ — закон. Так ведь, Алексей Фёдорович? Когда начать дознание?
— Сразу и начинай. Зови, я погляжу.
Адашев сел в темном углу в кресло, где обычно сиживали и сами государи, наблюдавшие за следствием. Коломна город старый и лишь в начале этого века[26] отстроивший каменный кремль. Но пыточная башня стояла здесь будто всегда. Древний крупный камень хранил тайны и был свидетелем страшных мук и тяжёлых испытаний многих людей.
В Коломну свозили и здесь пытали самых опасных государственных преступников. В Коломне жил, сосланный из Москвы царь Василий Второй Тёмный, ослеплённый в этой пыточной башне, а потом и сам слушавший крики своих врагов. «Сидя в этом же кресле», — подумал Адашев.
Коломна часто служила центром объединения оппозиционных сил.
Ввели Ракшая. Он был вроде бы спокоен, но никак не мог утихомирить сердце. Его раздели.
— Ничего себе! — Удивился большой дядька в холщёвой рубахе. — Он весь в волосе!
— Ну-кась, дай гляну.
Дьяк-дознаватель протиснулся меж двух стражников и ахнул.
— Матерь божья! Вот так малец! Зверёныш! Ты гляди-ка… — Он потёр ладони и приблизил своё лицо к лицу пленника. — Вот и подпалить будет что… Люблю вонь палёных волос. Словно кабанчика осмаливаешь. А потом вскрыл ему животик и кишки на руку наматываешь, наматываешь. Главное, чтобы не лопнули и дерьмо не растеклось. А ежели кишки достал у людины, то можно и назад положить и животик зашить. Бывало, что и выживали.