Роуи повернулся ко мне.
– Красивые волосы.
Я улыбнулась.
Роуи переводил взгляд с меня на Кардиген.
– А чего вы такие одинаковые?
Кардиген приобняла меня.
– Чтобы затеряться в толпе.
Пока мы бродили на празднике, мне на каждом повороте открывалось что-то новое, необычное: группа крошечных тигров и панд с размазанной по лицу краской и зажатыми в пальчиках гигантскими палочками со сладкой ватой; мужчины и женщины в средневековой одежде; маленькая девочка в инвалидном кресле с ногами, скрытыми внутри русалочьего хвоста из блестящей материи. Здесь были норвежские mormors[58], bunads[59] и шекспировский Основа[60] с головой осла, ковыляющий между бирюзово-белыми шатрами. Толпа гуляк на празднике пестрела таким разнообразием, что, кажется, впервые в жизни я вписалась в нее. Я подхватила Кардиген и покрутила ее вокруг своей оси прямо возле ларька с китайскими колокольчиками и громко расхохоталась над тем, что никто даже не взглянул в сторону ангелов, танцующих под звенящие от усиливающегося бриза колокольчики. Кардиген оказалась права. Мы смогли гармонично затеряться в толпе.
Я столько раз представляла себя в эпицентре этого праздника, что теперь даже думаю, что меня уже не волнует, если моей щеки не коснется тепло костра. Это чувство у меня возникает и при мысли о первом поцелуе. Или влюбленности. Нужно ли мне переживать эти моменты, если я могу представить их в своей голове? Где-то внутри я даже побаивалась, что празднование летнего солнцестояния в Вершинном переулке вообще не сможет дотянуть до идеализированной la fête в моем воображении.
Я была вне себя от радости, когда осознала, что мои страхи напрасны. Стоя у окна последние четырнадцать лет, я не могла слышать пьяные песни многоголосой толпы, которые она распевала под аккомпанемент мандолин и ситар. Не могла наблюдать, как влюбленные ищут в сумерках укромные места для тайных свиданий. Не могла знать, как, оказывается, легко не попасться на глаза бабушке, если всю ночь окна в пекарне не отпотевают от жара духовых печей. Или как трудно сдержаться, чтобы не расхохотаться, когда Роуи позволит девочкам из закрытого клуба «Киванис» нарисовать на своей левой щеке трехцветную радугу. И еще я не могла представить, как сильно забьется мое сердце, когда Роуи отведет меня в сторону, нежно возьмет мое лицо в ладони и прижмет свои губы к моим.
Праздник подошел к концу: огонь потушили ведрами воды из залива; мамы забрали детей и мужей; панды и тигры снова обратились в мальчиков и девочек с липкими мордашками. А два ангела и парень с радугой на щеке держали путь обратно в Вершинный переулок.