Есть в лютеранской службе такое, к чему я не привыкну никогда. Например, они слишком много поют. Кроме того, этим лютеранам не хватает почтения к месту религиозного поклонения. Как только служба подходит к концу, они бросают на скамьи свои Библии и сборники гимнов, смеются и уходят, похлопывая друг друга по спине.
А хуже всего, конечно, то, что полночные службы проходят только на Рождество, Пасху и Троицу. Без полночной мессы мои субботние вечера пусты и безбожны. Стараюсь проводить время, преклонив колени в молитве, и это не дает мне заснуть, пока мимо не пройдет она, возвращаясь на рассвете домой со своих еженощных вылазок к водохранилищу, всегда в сопровождении тех двоих. Когда она проходит под моим окном, ветер ерошит ей перья, и на меня наплывают воспоминания о наборе, который мама достает к Рождеству Христову: помню, как облачение ангела подчеркивает длинную белую шею и как на ее губах будто навсегда застыло святое выражение.
Я не собирался заговаривать с ней в ту первую ночь, но, когда она проходила мимо места, где я стоял, скрытый от глаз густо посаженными вокруг дома тети Мэриголд кустами рододендрона, я не смог удержаться и поприветствовал ее.
Она застыла, крылья раскрылись в ожидании полета.
– Кто здесь? – вскрикнула она, будто пробил церковный колокол.
Я вышел на дорожку.
– Прости. Не хотел тебя испугать, – сказал я.
Крылья опустились.
– Я не испугалась, – ответила она настороженно. – Просто не ожидала, что здесь кто-то есть, вот и все.
Признаюсь, я не думал, что она настолько похожа на человека – одновременно и девушка, и святое создание. Следующие несколько мгновений я молчал – ждал, что Он мне передаст через нее великое послание: даст нравственное напутствие или даже «Храни тебя Бог». Но, похоже, этой цели перед ней не стояло. По крайней мере, на этот раз.
– Мне надо идти, – сказала Ангел, поворачивая на холм.
– Подожди, – обратился я к ней.
Остановившись, она неловко повернулась вокруг себя.
– Да?
Я улыбнулся и сделал шаг.
– Я бы хотел их потрогать, если можно.
Она заколебалась. Может быть, не поняла меня. Потом кивнула. Я провел ладонью по крыльям и ощутил, как мягкость перьев, пробежав по кончикам моих пальцев, чудесным образом отозвалась в паху. Отойдя от меня, она произнесла вежливое «Спокойной ночи». Я наблюдал, как она поднимается на холм. Движением руки я выразил Господу свой восторг за предоставленное мне высшее наслаждение, какое, уверен, приходилось на долю лишь самой святой Терезы Авильской[51].