Михаил подозвал всех к себе:
— Сносить покойных будем к яме, в которой песок брали. До неё и недалеко, и глубока она подходяще, и место удобное. Там всех и похороним. Жаль, что не уберегли батюшку нашего, Царство ему небесное! Но молитву и сами прочтём, кто знает. Ну, с Богом!
Ох, сколько их — порубленых, проколотых легло на дно той ямы!.. Всем в ней место нашлось. Лиц им нечем укрыть было — всё в городе или огонь пожрал, или поганые растащили. А потому укладывали как есть. Земля всё покроет!
День клонился к вечеру, а мы всё ещё стаскивали тела к уже почти полной яме — из города, со стен и из-под них, те, которые смогли вытащить из-под брёвен разрушенных домов… А сколько ещё осталось под теми обрушившимися домами, что мы не смогли или не успели разобрать?! Многие пожарища не потухли! Кучи головней и пепла, оставшиеся от деревянных изб, под лёгкими порывами ветра где начинали рдеть в сумерках самоцветами раскалённых углей, а где-то на них вспыхивало пламя, трепетало, разгоралось, а затем снова гасло. Развалины дымились, разносили запах сгоревшего волоса, тряпок, жареного мяса…
Тела князя, княгини и их ребёнка, а так же бояр и воеводы, которые степняки обобрали, но не унесли с собой, не надругались над ними, мы похоронили в той же яме, вместе со всеми. Как сказал мне Прокша, князь всегда был близок к людям, сражался и погиб вместе с ними, а потому ничего зазорного для него не будет, коль упокоится он вместе со всеми. Когда могила с останками горожан была наконец зарыта и над ней вознёсся сбитый из брёвен крест, мы собрались вокруг неё. Кто-то один вполголоса читал молитву. В тишине позднего вечера всем были хорошо слышны с детства знакомые слова, даже мне казалось, что я их знал всегда, от самого рождения.
— Простите нас, княже и княгинюшка наша, други, жёны, братья и сёстры, отцы, матери, детишки наши, — глухо сказал Михаил, когда молитва была прочитана до конца. — Простите за то, что не легли с вами в землю! За то, что живы мы, простите!
Выли собаки! Их немало сбежалось к нам, когда мы подошли к городу. Они ходили за нами среди груд обгорелых брёвен, скулили, словно плакали, когда мы несли их мёртвых хозяев. А после того, как мы, люди, ушли от могилы, они молча окружили её — сидя, лёжа — так и остались здесь, словно в скорбном карауле. Кстати, мы среди развалин увидели немало собак, павших рядом с хозяевами. Они столь же яростно, как люди, защищали свои дома от захватчиков, и столь же доблестно погибали. Пасти многих из них были обагрены явно чужой кровью. Мы не могли оставить их так. А потому и их похоронили в меньшей яме, что была недалеко от большой, первой. И, конечно, без креста.