Тудор Аргези (Видрашку) - страница 49
Иосиф Георгиан поднял глаза и пытался уловить взгляд иеродьякона. Но тот продолжал смотреть в землю и говорить:
— Я не смогу больше выполнять здесь никакой работы, ваше высокопреосвященство.
— Ты же меня так любишь, сын мой! — трагически вздохнул митрополит. — И ты порываешь со святой церковью?
— Я благодарен вам, ваше высокопреосвященство, за помощь и за науку. В святой обители мои познания расширились во всех областях.
Митрополит пытался понять, какова природа этого внезапного решения? Или оно не внезапно? Тогда ч» го стоят тайные рапорты, чего стоит вся его с такой четкостью работающая система слежки и здесь, в Митрополии, и там, в монастырях, в епархиях…
— Сейчас я устал, — сказал Иосиф Георгиан. — Я не могу ответить тебе ничего. Советую — одумайся… Нельзя так часто делать резкие шаги, от этого содрогается, — он поднял руки с подлокотников и прижал их к груди, — содрогается душа, содрогается вся эта сложная и таинственная система… Ступайте, сын мой, одумайтесь.
Аргези вышел, но не для того, чтобы одуматься. В своей келье он так же четко, как только что писал о восстановлении задымленных и потрескавшихся витражей, написал рапорт о том, что «навсегда уходит из отряда служителей церкви по сугубо личным соображениям». Подписал, завернул тугую папиросу из ароматного табака, открыл окно и стал пускать в небо серые кольца дыма, не опасаясь, что его заметит церковный шпик и в папку с розовыми тесемочками ляжет новая бумага.
ГЛАВА ПЯТАЯ
«Тео, — напишет в своем дневнике 1905 года Гала Галактион, — мой странный друг Тео, сбросил одеяние чернецов, покинул холм Митрополии, оставил монашеское братство, ушел от святой службы и, безусловно, навсегда… Природа, наделившая его даром гения, вырвала наконец его из когтей нищеты и всего того, что толкнуло его в монастырь».
В одном не прав Гала Галактион. От когтей нищеты Тудор Аргези не избавился, они будут его преследовать долго. И еще об одном не знал Гала Галактион — о письме, которое хранилось в боковом кармане друга. Но об этом позднее.
Пока что Аргези, тепло одетый и обутый в валяные русские боты, сел в огромный холодный вагон прямого сообщения Бухарест — Париж. Многие отправлялись тогда в Париж «за счастьем», за возможностью «завоевать место под солнцем». Но для Аргези Париж только место краткой остановки, его путь «к счастью» лежит дальше; конечная остановка в другом городе, в другой стране.
Поезд уходил вечером, на просторах Бэрэганской степи лежал снег, он искрился под полной луной, редкие деревни только угадывались среди темных деревьев — нигде ни огонька, будто все вымерло. За ночь даже не вздремнул ни разу, все смотрел в окно. Он прощался со своей землей и в душе понимал, что прощается с нею надолго.