И пока я думал об этом, я стал достаточно взрослым, чтобы перестать улыбаться.
***
Я ищу слова.
Мне нужно всего несколько фраз: простых и коротких. Емких и образных. Из тех, что запоминаются. Из тех, что западают в душу.
Я ищу слова: сравнения, метафоры, аллегории. Пару строк, чтобы высказать ВСЕ. ВСЕ — именно так, три заглавные буквы.
Несколько речевых оборотов, из тех, что цепляют и больше не отпускают. Никогда. Хотя бы день, час, хотя бы пару минут.
Но их нет.
Внутри меня только крик и сдавленные стоны.
Но и их я держу при себе — я хорошо воспитана.
***
Чем измерить одиночество? Мгновениями, минутами, часами? Но ведь оно скорее состояние жизни, чем отрезок времени. Тогда днями, ночами? Смертельно спокойным дыханием? Преступно ровным сердцебиением? Да и что измерять: глубину или длительность? Чем измерять одиночество?
Она смотрела вокруг и не видела людей. Она видела улыбки, глаза с морщинками в уголках, но людей не видела. Вокруг что-то ели и пили. Смеялись и заливались хохотом. Она была одна. Она среди них была одинока, среди шумной феерии она была совершенно одинока. Так же, как вечером, дома, когда звук ее ключа в замочной скважине казался единственным звуком во всей чертовой вселенной. Так же, как ночью, когда, как назло, не уснуть допоздна. Сейчас, в безумном хороводе она все еще, она снова, она все так же была совершенно одинока своим совершенным одиночеством, которое и измерить-то нечем.
— Оля! Оля! Оля! — кто-то звал ее, кажется.
— М?
— Оля, где ты? Ты с нами?
Какой сложный вопрос.
Нет, пожалуй, она не с ними.
Она, пожалуй, сама по себе.
***
Ты мне нужен.
— В смысле? — я опешил от неожиданности.
Я не виделся и не говорил с Л. стой самой истерики, свидетелем которой стал. Я ее боялся.
Я всегда знал, что она, Л., странная. И вовсе не в глубине души — вся ее странность лежит на поверхности, и это невозможно не заметить. И когда при всей ее исходной странности в ее гениальной голове что-то идет не так, что-то ломается — я ее боюсь.
И теперь она звонила мне, начиная разговор с фразы «Ты мне нужен» — варианты сновали в голове, как чокнутые блохи — один хуже другого, но:
— Приезжай ко мне. Срочно. Хотя нет, срочно не надо. Просто приезжай. Ты мне нужен.
Вот такой милый императивный приказ и никаких комментариев — не достоин. У меня совершенно не было на ее времени — так бывает. А еще у меня были совершенно другие планы: меня ждала Ольга, но объясниться с Ольгой было куда проще, чем объяснить что-нибудь Л., и еще я все еще немного смертельно ее боялся.
***
А она снова рисовала Ливень. Рисовала увлеченно, страстно — я слышал, как легко шелестит уголь по бумаге.