– Иногда, – продолжил я, – я чувствую, что он на самом деле меня не любит. Не любит по-настоящему.
– Почему?
И я рассказал Сухрабу о сказках на ночь. О футбольной сборной и бойскаутах. Обо всех шагах, которые мы с отцом сделали в противоположных друг от друга направлениях и отдалились. И как мы так и не смогли обратно сблизиться.
Сухраб умел слушать. Он не строил из себя адвоката дьявола и не говорил, что мои чувства какие-то неправильные, как это постоянно делает Стивен Келлнер. Он кивал, чтобы я видел, что он меня понимает, и смеялся, когда я говорил что-то смешное.
Но в конце концов даже тема Стивена Келлнера исчерпала себя.
Я теребил край футболки иранской сборной, накручивая его на указательный палец.
– А у тебя как?
– У меня?
– Ты никогда не говоришь о своем отце. И сегодня он не с вами. Он что…
Сухраб отвернулся и снова укусил щеку.
– Прости. Я слишком любопытный.
– Нет. – Он поднял на меня глаза. – Все в порядке. Почти все уже знают. А ты мой друг. – Сухраб сорвал еще один цветок жасмина и начал крутить его в руках. – Мой папа в тюрьме.
– Ой. – Я не был знаком с теми, чьи родные в тюрьме. – Что произошло?
– Ты же видел в новостях репортажи про те протесты? Много лет назад. Когда были выборы?
– Вроде да.
Придется уточнить у мамы.
– По Йезду тоже прокатилась волна протестов. Папа оказался там. Не среди протестантов. Он просто шел на работу. Он вместе с дядей Ашканом владеет магазином.
Я кивнул.
– И пришли полицейские. Тоже одетые как протестанты.
– В штатское?
– Да. И его арестовали вместе с протестующими. С тех пор он в тюрьме.
– Как это? Почему?
– Он бахаи. Если ты бахаи и тебя арестовывают, добра не жди. Понимаешь?
Я мотнул головой.
– Но Маму и Бабу тоже не мусульмане. И проблем особых у них нет.
– С зороастрийцами все не так жестко. Правительство не любит бахаи.
– А.
Я этого не знал.
И еще сильнее застыдился.
Сухраб годами рос без отца, а я тут со своими жалобами на Стивена Келлнера, который пусть и не идеальный, но все же не так ужасен, как иранское правительство.
– Мне правда очень жаль, Сухраб.
Я толкнул его плечом, и он выдохнул и немного расслабился.
– Все в порядке, Дариуш.
Я и без его слов знал, что это не так.
Далеко не так.
Мы с Сухрабом сидели в саду и разговаривали до тех пор, пока не опустилась вечерняя прохлада. Тонкие темные волоски на руках Сухраба встали дыбом.
– Пойдем внутрь. Становится поздно. Думаю, мама уже ушла.
Я поежился.
– Хорошо.
Я отсидел себе ногу. Теперь, когда я шел за Сухрабом в дом, мне казалось, что я шагаю по осколкам стекла.
Но в целом я чувствовал себя лучше. Сухраб обладает таким воздействием на людей.