Все ушли. Только папа и Бабу сидели за кухонным столом, пили чай и вели тихую беседу.
– Я не знаю, – говорил отец. – Он всегда все усложняет.
– Поздно уже его менять, – отвечал Бабу. – Ты не можешь все время его контролировать, Стивен.
– Я и не хочу его контролировать. Он просто такой упрямец.
Мои уши горели. Я подождал, пока они заметят меня и Сухраба в дверном проеме.
– Не волнуйся так, Стивен. По крайней мере, он подружился с Сухрабом. С ним все будет хорошо.
– Ты так думаешь?
Бабу кивнул.
Папа смотрел в свою чашку чая. Его кадык ходил вверх-вниз.
А потом он сказал:
– Кажется, Сухраб – единственный друг, который у него был в жизни.
Глубоко в моей груди под действием силы гравитации в этот момент взорвалась звезда главной последовательности.
Меня бесило, что папа так думал обо мне.
Бесило, что он был прав.
Бесило, что его слова мог услышать Сухраб.
– Кхм, – кашлянул я громче, чем нужно было.
Отец поднял глаза и увидел меня. У него тоже мгновенно покраснели уши.
Я хотел, чтобы он что-то сказал. Чтобы взял свои слова обратно.
Но Стивен Келлнер никогда не говорил того, в чем не был полностью уверен.
Меня спас Сухраб.
– Храни вас Бог, ага Бахрами. Счастливого Навруза.
– Храни тебя Бог, Сухраб-джан.
– Ну, спокойной ночи, – сказал я.
Я проводил Сухраба в гостиную, которая выглядела так, будто туда на Вечеринку Двенадцатого Уровня приходили двадцать-тридцать Бездушных Приверженцев Господствующих Взглядов.
Как я уже говорил, алкоголь в Иране под запретом (не то чтобы это останавливало абсолютно всех от его распития, но семью Бахрами точно останавливало), так что пустых бутылок и одноразовых стаканчиков в комнате не было, но зато в большом количестве присутствовали грязные тарелки, чашки и горы кожуры от жареных арбузных семечек, а также несколько отпечатков вымазанных в сахарной пудре рук на стенах.
Это преступление было на совести одного-единственного человека. По росту эти отпечатки могла оставить только Лале.
У двери Сухраб снял пару садовых тапочек Бабу, которые он надевал, когда выходил со мной на улицу. На нем все еще были те самые черные носки. Я никогда не носил носков под сандалии, но Сухрабу это неплохо удавалось.
Он был Настоящим Персом.
– Спасибо, – сказал я.
– Дариуш. Помнишь, что я тебе сказал? В семье твое место пустовало.
– Да.
– Для меня оно тоже пустовало, – сказал он. – У меня тоже никогда не было друга.
Я почти улыбнулся.
Почти.
– Завтра увидимся?
– Да. Если захочешь. Ну то есть, думаю, да.
Сухраб склонил голову, как будто я сказал что-то смешное, потом кивнул и сощурился.
– Ладно. Храни тебя Бог, Дарий.