— Миленькие, ну проложите траншейку, хоть на полсапога. Для вас же укрыться будет лучше... Траншейка ведь не могила...
Улина брала лопату и сама принималась за рытье. Это была «пуля навылет» для солдата. Делать ничего не оставалось — сопротивление взломано: нехотя, но уж как за нужное дело, солдаты принимались за работу, в шутку оговаривая Ольгу:
— Зачем же так, заживо нас ранить-то собралась?
Или:
— Ольгуша, поцелуешь — мы для тебя метро выдолбим, не токмо траншейку! — горячливо бодрились перед Ольгой солдаты помоложе.
— Она тя поцелует — язык прикусишь! — беззлобно стращал Коська Могутов шутника. — А я штемпель промеж глаз поставлю в пользу красоты.
Сам же Могутов малой пехотной лопатой, с одной рукой, горячился работой, увлекая за собой зубоскалов, охочих до чужих поцелуев.
Солдаты в остатнее время до боя добровольно копали траншею по-за кустами к санитарной землянке, наводили, по указке санинструктора, порядок в самой землянке. Ольга из санитарных повозок перетащила свой походный скарб: жгуты, бинты, склянки с йодом, сумки с перевязочными причиндалами. Сразу запахло госпиталем — нехорошо и тревожно.
— Ой, мальчики, миленькие, обязательно расцелую всех! — податливо откликалась Ольга на шутки молодых. — А этого медведя не пугайтесь, — она показывала на «своего» Коську, — он же с одной лапой.
— Морды отмыть ишо надо. На скульях-то шубы паленые — с души скинет. Небось до войны еще мылись-брились? — травил ребят Могутов.
Все хватались за щетинистые, задымленные махрой подбородки и, переглядываясь, хохотали друг над другом. И все разом потом набрасывались на Могутова:
— Эй ты, жених полевой, отчего зажал свадьбу-то?
— Ждет подвоза «фронтовых». По особому аттестату незнакомый генерал ему «Московской» посулил, пашеничной, значит.
— Эхма, гульнем, братцы!
Шутки разогревались сами собой, будто все и забыли, что вот-вот начнется бой и война опять войдет в свои права.
— Побреемся, баньку справим, тогда и посмотрим, на кого Ой-Люли поласковее глянет...
— Может, и жених заменится, братцы славяне?..
— Ха, ха!..
Но шутки эти заиграли уже после, когда Ольга убежала доложить командиру роты, что все вышло именно так, как она хотела и «требовала», — такой уж у нее был характер.
— Ты, девонька, эдак всю роту подчинишь себе. Лазарет из нее сделаешь. А воевать я с кем буду? — Лободин встретил санинструктора и мягко и холодновато. — Артиллеристы обижаться на нас будут, — он кивнул на Невзорова, который снова заглянул к ротному. — Знакомьтесь!
— Здрасте, товарищ капитан, — Ольга запоздало приложила к каске руку: — Старшина Улина, санинструктор.