Далмау и его мать, гордо выступающая под руку с сыном, прошлись по улицам старого города, где развернулись базары и бойко шла торговля с лотков. В магазинах тоже постарались украсить витрины, чтобы привлечь покупателей, которые переходили с места на место под крики продавцов, расхваливающих свой товар; на Ла-Рамбла продавали нугу и сезонные фрукты; на улице Кортес – скобяные изделия. Хосефа стала перебирать наперстки и ножницы. «Хотите, я вам что-нибудь подарю?» – предложил Далмау. Она, улыбаясь, покачала головой. На широкой площади Конституции, которая простирается между двумя великолепными зданиями, муниципалитета и судебной палаты, где много веков назад располагался Женералитат Каталонии, продавали фигурки для вертепов и рождественские украшения. Мать и сын влились в поток, струящийся от столика к столику, и не могли налюбоваться. Фигурки Девы Марии, младенца Иисуса, святых, ангелов, пастухов… тысячи статуэток из обожженной глины предлагались барселонцам на этом базаре. Далмау не мог не выделить некоторые работы, в самом деле прекрасные, первосортные, даже поинтересовался, кто их автор, а мать слушала с таким вниманием, будто ей читали лекцию.
Настал полдень, и Далмау повел мать пообедать. Поели они на улице Ланкастер, уже в Равале, между улицами Арк-дель-Театре и Конде-дель-Асальто, в таверне «Талль де Бакалья» – «Кусок трески», скромном заведении, где подавали только эту рыбу и где за несколько сентимо можно было получить кусок трески, жареной или в соусе, по вкусу посетителя, плюс хлеб и вино.
Потом они пошли людными улицами в сторону бульвара Индустрии, где продавали живых индюшек, потом оказались на Рамбла-де-Каталунья, где торговали другой домашней птицей и дичью. Опускались декабрьские сумерки, становилось темно и холодно. На Рамбла-де-Каталунья еще не провели освещение, и многие торговцы зажигали у своих лотков керосиновые лампы и свечи.
– Может, купим цыпленка? – предложил Далмау матери, разглядывая скорее мощные здания, выстроившиеся вдоль улицы, чем развернувшийся на тротуаре рынок.
Этот невинный вопрос оглушил Хосефу, пригвоздил ее к месту. А если Эмма торгует там? Вполне можно предположить, что ее патрон не пропустит такую ярмарку разной птицы.
– Пойдем отсюда, – решительно заявила она.
Далмау изумленно воззрился на мать:
– В чем дело?
– Я устала, сынок. Пойдем отсюда, пожалуйста.
Хосефа не смотрела на сына. Вглядывалась в темноту, в толпу, которая их окружала. Далмау проследил за ее взглядом.
– Вы пока можете присесть, а я схожу, – предложил он, не сводя глаз с лотков.