– Слишком холодно, Далмау, – перебила она. – Я не хочу садиться. Я хочу вернуться домой.
– Хорошо, как скажете, – уступил Далмау.
Хосефа вздохнула с облегчением. Она не могла ничего сказать, она обещала Эмме: та забеременела от каменщика. Эмма перебралась к мужчине, с которым поддерживала отношения. Она уже давно рассказала об Антонио, может, без того пыла, какой обычно вкладывала в свои признания, но и не без намека на нежность и с надеждой на будущее, что не укрылось от Хосефы. Потом сообщила о беременности. До того как Эмма познакомилась с каменщиком, даже когда только начинала выходить с ним, Хосефа в глубине души питала надежду, что Эмма вернется и сумеет наладить жизнь ее сына. Думала об этом много раз, когда напрасно ждала его по ночам или слышала, как он приходит пьяный. Это желание крепло, когда по утрам она замечала лиловые круги под глазами сына, слышала его хриплый, прерывающийся голос, следила за мучительно замедленными движениями. Нужно, чтобы рядом с Далмау была хорошая женщина. Но мечта развеялась прахом меньше месяца назад, когда Эмма навестила ее с уже заметным животиком. Она просила ничего не говорить Далмау, а ведь Хосефа и ее любила, как дочь, почти что удочерила после смерти ее отца.
– Мама! – Далмау схватил ее за руку. – Это не?..
Хосефа напрягла зрение. Они стояли на другой стороне бульвара, но да, это была Эмма. Они уже проходили по той стороне, но, видимо, в толчее ее не заметили. «Вот невезение!» – подумала Хосефа. Оставалось три или четыре лотка до конца улицы, и пожалуйста, вот она, Эмма, явно в положении, держит цыпленка за лапы, торгуется с какой-то парой. Рядом, на ящике, сидит старик.
– Эмма! – вскрикнул Далмау.
Та обернулась, услышав свое имя, и сначала увидела Хосефу, которая бессильно развела руками: мол, все вышло случайно, она этого не хотела. Потом взгляд ее упал на Далмау, и тот снова окликнул ее:
– Эмма!
Но тут какая-то компания подошла и скрыла Эмму с глаз Далмау. Тот стал пробиваться к лотку с цыплятами. Толкнул какого-то старика, тот возмутился. «Осторожнее!» – буркнул он. Далмау будто не слышал. Двое молодых вступились за старика, обернулись к Далмау, видя, что тот продолжает напирать. Хотя прохожие и загородили ему путь, он даже не глядел на них, глаз не спуская с того места, где заметил Эмму, которую теперь скрывала еще более плотная толпа: люди шли в том и в другом направлении, останавливались перед лотками, делали покупки на Рождество. Потеряв ее из виду, Далмау впал в отчаяние. «Извинитесь», – потребовал один из мужчин, задержавших его. «Прошу прощения», – покорно проговорил Далмау, пытаясь проскользнуть между ними. Его пропустили. Он побежал, расталкивая толпу, и наконец добрался до лотка с цыплятами. Там сидел старик на своем ящике, больше никого.