Она подружилась с Эмилией и Пурой. Женщины болтали, помогали друг дружке. Эмилия была замужем за кожевником, из шестерых детей, которых она родила, выжили трое: взрослые парни, они уходили и приходили, ночевали или нет, объявлялись, в основном когда были голодные или нуждались в деньгах. Муж Пуры работал на бумажной фабрике неподалеку оттуда. Две ее выжившие девочки были младше сыновей Эмилии и все еще ютились вместе с родителями в одной комнате. Четвертый домик, выстроенный во дворе, занимал вдовец, неопрятный, старый и угрюмый, промышлявший какими-то мелкими поручениями: он от себя сдавал свою лачугу целым семьям и сам жил вместе с ними.
1903 год начался в Барселоне с серьезных трудовых конфликтов. Красильщики, плотники и пекари вступили в борьбу за свои права и добились определенных уступок. Эмма торговала курами, но, когда товар подходил к концу, спешила примкнуть к женщинам и детям, которые сопровождали мужчин. Плотники дольше всех не могли добиться соглашения. Они боролись за восьмичасовой рабочий день, этим правом уже пользовались рабочие других специальностей, например каменщики, и бастующие без колебаний применяли силу, когда хозяева их заменяли штрейкбрехерами.
Точно так они с Монсеррат в свое время опрокинули трамвай на Ла-Рамбла. На сей раз то была повозка с древесиной, не отмеченной печатью рабочего общества.
Охранники, сопровождавшие повозку, сбежали вместе с возницей, когда наткнулись на пикет, остановивший их на пересечении улиц Рожер-де-Льюрия и Провенса. Эмма прибежала вместе с плотниками, как и другие женщины. Мулов распрягли, отвели в сторону. Эмма пристроилась к кузову, большому, достаточно широкому, чтобы загрузить туда все эти доски. И тяжесть немалая. Тяжелее трамвая, показалось Эмме, может быть, потому, что рядом не было Монсеррат.
– Толкайте! – слышались крики.
Кто-то повыше ростом встал позади, протянул руки поверх ее плеч и уперся в борта повозки.
– Сильнее! Толкайте сильнее! – кричал над самым ее ухом.
Эмма толкала. «Где ты, сестра?» – вопрошала со слезами на глазах, чувствуя незримое присутствие Монсеррат. Довольная, гордая, испустила вопль, когда повозка покачнулась.
– Гляди на меня! – крикнула в небеса, когда повозка перевернулась.
С грохотом посыпались доски. Забастовщики быстренько забросали их зажженными факелами, и вечерние сумерки озарило пламя. Эмма снова подняла голову к небесам. Монсеррат там нету! И в преисподней тоже. Ее нет нигде, ее жизнь завершилась, подумала Эмма, не сдерживая слез.
– Молодец, – похвалил мужчина, который стоял позади.