, принятое в обществе, значит покрыть себя позором.
Ли, однако, не то же самое, что дхарма. Это не путь и не судьба, которой вы должны следовать, невзирая на боль, которую можете причинить другим или испытать сами. Это способ достичь равновесия в обществе, обретя внутреннее равновесие. И судьба тут совершенно ни при чем.
Теперь вернемся в Японию. Сёгунат Токугава стремился воскресить старые японские синтоистские верования посредством кокугаку, или изучения страны. Это означало не только отказ от «голландских наук», но и попытку противостоять конфуцианскому влиянию на японскую философскую мысль. И все же на период Токугавы пришлось возрождение конфуцианства, известное как шуши-гаку, или неоконфуцианство. В японском ли превратилось в ри — его неоконфуцианцы связали со знакомым понятием чжун, восходящим к чжун юн. Чжун — это преданность, или сыновняя почтительность, которую мы испытываем к семье, к друзьям, а главное — к правителям. Она способствовала укреплению социальных структур, созданных сёгунатом, а также более глубокому изучению японской культуры как источника ри.
Шуши-гаку, однако, полностью противоречило другой доминировавшей в Японии того времени системе верований — буддизму; буддизм стал еще одним важным звеном в цепочке идей, ведущей к понятию хадзи образца XVIII века. Неоконфуцианцы не подвергали сомнению то, что мир реален, материален и осязаем, а все действия в нем имеют последствия. В буддизме же ничто не реально. Ни я, ни вы, ни эта книга. Мир — иллюзия, а ри и чжун, как сказал бы Дуглас Адамс, — иллюзия вдвойне.
Как не чувствовать ничего
Поначалу сёгунат Токугава пытался исключить чужеродное влияние буддизма[239]. Однако к началу XIX века положение буддизма улучшилось настолько, что один из сёгунов Токугава даже поддержал издание всего буддийского канона[240].
При этом разновидность буддизма, распространившаяся в Японии в V веке и существовавшая во времена сёгуната Токугава, отличалась от того буддизма, о котором мы говорили в связи с Ашокой. Эта более новая форма строилась на широком спектре буддийских традиций и систем верований, как правило, объединенных термином «махаяна», или «великая колесница». (Некоторые ученые утверждают, что более точный перевод — «великое понимание».) У нее довольно много общих правил с более ранними разновидностями буддизма, особенно касающихся чувств, однако есть и несколько заметных отличий. Одно из них — идея бодхисатвы, то есть человека, стремящегося к состоянию Будды. Во многих буддийских сектах вы не можете стать бодхисатвой, если этого не предвидел кто-то, уже достигший состояния Будды. В махаяне любой, кто ступает на этот путь, становится бодхисатвой вне зависимости от того, предвидел это нынешний будда или нет. Что важнее, буддисты махаяны верят, что каждый, кто принимает их канон, сутры махаяны, в какой-то момент встанет на путь бодхисатвы.