– То была церковь? – поинтересовался Гус у Кильвинского, который даже не посмотрел ни на здание, ни на мужчин.
– Мусульманский храм. Что-нибудь знаешь о мусульманах?
– Да так. Кое-что читал в газетах.
– Секта фанатиков, не так давно пустившая ростки по всей стране. В нее вошли и многие бывшие жулики. Все они терпеть не могут полицию.
– А выглядят чистюлями, – сказал Гус и бросил взгляд через плечо. Лица мужчин неотрывно следили за их машиной.
– Они лишь капля в потоке, захлестнувшем страну, – сказал Кильвинский.
– Кроме нескольких человек, вроде нашего шефа, никто не ведает, к какому берегу нас прибьет. Чтобы выяснить это, может, понадобится десяток лет.
– Что это за поток? – спросил Гус.
– Долго объяснять, – ответил Кильвинский. – Да и не уверен, что у меня получится. Кроме того, мы уже приехали.
Гус обернулся и увидел на почтовом ящике зеленого оштукатуренного дома цифры 173. По переднему дворику тут и там был раскидан мусор.
На полуразвалившемся крыльце трясся, съежившись на ветхом плетеном стуле, старый негр в спецовке цвета хаки. Гус едва разглядел его.
– Хорошо, что вы, шефы, заимели возможность заехать, – сказал негр, вставая и постоянно поглядывая в приоткрытую дверь. Его била мелкая дрожь.
– В чем дело? – спросил Кильвинский, поднявшись на три ступеньки.
Фуражка его на серебристой копне волос держалась как влитая.
– Пришел я, значит, домой, а в доме вижу мужика. И даже не знаю, кто таков будет. Он сидел, значит, там и глядел на меня, а я испужался и побег прямо сюда вот, а потом дальше, вон в ту дверь, и позвонил по соседскому телефону, а пока вас дожидался, значит, все внутрь поглядывал, а он сидит там и качается. Боже ж ты мой, думаю: помешанный. Молчит, сидит и качается.
Гус непроизвольно потянулся к дубинке и вцепился пальцами в пазы на рукояти, ожидая, какой первый шаг предпримет за них Кильвинский. И был немало смущен, осознав, что испытал облегчение, когда Кильвинский подмигнул ему и произнес:
– Ты, напарник, оставайся здесь – на случай, коли он попытается выбраться в заднюю дверь. Там забор, так что ему придется поспешить обратно. Парадный вход – это единственное, что ему остается.
Спустя несколько минут Гус со стариком услышали крик Кильвинского:
– Ладно уж, сукин сын, выметайся и не вздумай возвращаться!
Хлопнула задняя дверь. Затем Кильвинский откинул москитную сетку и сказал:
– О'кей, мистер, можете войти. Он убрался.
Гус направился следом за ссутулившимся стариком. Вступив в прихожую, тот снял с головы измятую шляпу.
– Он, конечно, убрался, на то вы и начальство, – сказал старик, но дрожать не перестал.