— О, йе! Хистори… Бат эспешли акэолоджи…
— А это чего?
— Оу! — Валюженич тут же загорелся. — Пан не разумеет по-польски?…
— Да ты чеши, — предложил Косухин. — Авось, чердынь-калуга, соображу.
Тэд кивнул и начал излагать суть мудреной науки «акэолоджи», используя дикий англо-польский суржик, а более всего — язык жестов, который для Степы оказался наиболее доходчивым…
…Между тем Арцеулов быстро шел по тропе, стараясь держаться ближе к левому краю, чтобы успеть прижаться в случае необходимости к скале. Ему до сих пор было стыдно, что он, кадровый офицер, воевавший не первый год, прокололся на такой очевидной ерунде, как расположение вражеского поста. Хорошо еще, что краснопузый вовремя сообразил, а то бы попались теплыми! Ростислав еще раз подумал, что Степа, ежели его умыть и как следует обучить, мог бы стать толковым офицером.
И тут он оборвал себя. Косухин и так был офицером — командиром этой самой «рачьей-собачьей», будь она проклята, Красной армии! Хотя Ростислав всегда старался оценивать врагов по достоинству, все же до недавнего времени «рачья и собачья» оставалась для него сборищем дегенератов под командой хитрого жидка Лейбы Бронштейна. Теперь приходилось менять оценки. Очевидно, таких, как Степа, там немало, раз их, белых, все-таки выкинули за Байкал. И это было обиднее всего. Нормальные русские ребята, с головой и совестью, лупили в хвост и в гриву таких же нормальных! Получалась форменная ерунда.
«Интересно, если бы мне с Косухиным пришлось вести переговоры, договорились бы? — мелькнула уже совершенно безумная мысль. — А почему бы и нет? Договорились бы! Тогда какого же черта?!»
Внезапно Ростиславу вспомнились уже подзабытые разговоры в поезде Верховного и позже — в компании покойного Семирадского. Озверение, децивилизация, потеря человеческого облика, психическое оружие, превращение нормальных людей в волчью стаю… Не поверишь, конечно, но как тогда объяснить все это? Не классовой же борьбой господина Маркса, будь он проклят!
Арцеулов помотал головой — думать об этом не время. Шестое чувство, редко подводившее на фронте, подсказывало — враг рядом, а значит надо сбавить ход и шагать как можно тише, прижимаясь к самой скале…
…Солдат возник внезапно. Он был в сером полушубке, как и те, которые напали на Валюженича, на плече болтался карабин, только у этого к карабину был примкнут блестевший на неярком январском солнце штык — в полном соответствии с уставом караульной службы.
Солдат стоял прямо посреди тропы. Вернее, тропы там как раз и не было — она оказалась перегороженной невысокой, приблизительно в метр, каменной кладкой. У стены оставался проход как раз для одного человека. Солдат стоял на другой стороне, посматривая в сторону текущей на дне пропасти речки. Именно поэтому он не заметил капитана, что дало Ростиславу возможность отступить на несколько шагов и замереть, сжимая оружие в руках…