Но Ленька есть не желает. Он твердит, что сварили Бархатную шейку, потому что она болела и бабушка говорила, что она не перезимует с ободранной спиной.
- Ешьте сами, а я не буду! - плачет он, размазывая по лицу слезы.
Он так горько всхлипывает, что я не выдерживаю и тоже начинаю шмыгать носом.
Бабушка уходит и спустя несколько минут возвращается, неся в руках Бархатную шейку. Она ставит ее на пол, и мы с Ленькой смотрим на нее, как на чудо.
Ободранная ее спина уже покрылась легким пушком, только гребешок еще бледный, как у больной.
- Ко-о-ко-ко! - тоненько затягивает она и, склонив набок голову, смотрит на Леньку своим круглым желтым глазком. Ленька смеется. Он вдруг садится в постели, берет мисочку с супом и начинает есть. Бульон хлебает сам, а крупу вытаскивает и бросает Бархатной шейке. Она клюет и, подняв голову, смотрит на Леньку в ожидании новой порции.
Проходят день за днем. Теперь каждый раз, как только мы садимся обедать, бабушка приносит Бархатную шейку. Мы кушаем все вместе, и все вместе быстро поправляемся. Гребешок у Бархатной шейки с каждым днем краснеет все больше, а слабый пушок на спине превращается в золотистые перышки. Ленька тоже окреп настолько, что швыряется в меня подушкой. Каждый день к нам под окно прибегают ребята. В дом их бабушка не пускает - корь болезнь заразная. Зинка, расплюснув нос о стекло, таращит свои озорные глаза, смеется и что-то втолковывает мне жестами, чего я никак не могу понять. Она сердится и, махнув рукой, убегает. Верный Павлик стоит до тех пор, пока не начинает синеть от холода.
- Бабушка, - говорю я, - ну пусти ты его в дом. Может, он и не заболеет...
- И в самом деле, - говорит мама, - он там на холоде скорее простудится.
Бабушка, набросив платок, выходит на крыльцо. Они там о чем-то переговариваются, и через минуту Павлик появляется у нас в комнате. Оказывается, он уже болел корью и теперь ему не опасно.
- Ой, бабушка, может, и Зинка уже болела! Что же ты у нее не спросила? - говорю я.
- Только и делов мне - узнавать, кто чем болел, - отмахивается бабушка.
- Я сбегаю к ней, спрошу, - с готовностью вызывается Павлик.
Вскоре он возвращается вместе с Зинкой. Та, сбросив валенки, проходит к нам в спальню и, поглядывая на маму, смущенно молчит. Мама уходит, а Зинка все топчется в рваных чулках возле порога, шмыгает носом и молчит: не знает, о чем говорить с больными.
- Что ты там за окном мне показывала? - спрашиваю я.
- "Что, что!" Вроде не знаешь! - оживляется вдруг Зинка. - Резинки в сельпо привезли - вот что! - объявляет она.