Взглянул на него и невольно улыбнулся, вспомнив, с каким азартом в первый день своего пребывания в роте он заявил мне, что постарается освоить обязанности всех номеров. Его рябоватое лицо при этом покрылось легкой краской смущения. Словно опасаясь, что я упрекну его в хвастовстве, Иван Афанасьевич спросил:
- А что, думаете, не смогу?
- Сможете, Иван Афанасьевич, сможете, - поспешил успокоить я своего энергичного заместителя, - если ежедневно будете заниматься вместе с минометчиками.
С того дня Стаднюк не переставал учиться. Как-то я наблюдал такую картину. Довольно быстро подготовив данные для стрельбы - в этом ему помогало хорошее знание математики, - Стаднюк начал подробно излагать своему "учителю" - командиру расчета старшему сержанту Поливоде, - какой, по его мнению, прицел следует установить, чтобы поразить пехоту, залегшую в километре от огневой позиции минометчиков. Степан Поливода слушал пространные объяснения Стаднюка, командирский язык которому явно не давался, и неодобрительно покачивал головой. Затем, подав короткую команду, Поливода попросил младшего политрука повторить ее. После нескольких безуспешных попыток Стаднюк осипшим голосом повторил-таки команду и с чувством исполненного долга отошел от миномета...
Тяжелая грозовая туча стремительно наползает на землю, не успевшую остыть за короткую ночь от вчерашнего зноя. И вдруг хлынул проливной дождь. Мы обрадовались: теперь не страшны фашистские самолеты.
После первой бомбежки мы убедились, что старания капитана Тонконоженко не пропали даром. Хотя пулеметчикам не удалось сбить ни одного бомбардировщика, интенсивный пулеметный огонь заметно нервировал фашистских летчиков. Они беспорядочно сбросили бомбы.
Из низких туч, серым покрывалом окутавших прокаленную июльским зноем землю, словно из губки, стиснутой мощной ладонью, струится теплый дождь. Разморенные влажной духотой, минометчики, устроившись на нарах и у полуоткрытой двери, тихо обмениваются впечатлениями. А я пытливо всматриваюсь в своих подчиненных, стараясь представить каждого из них в бою. Я еще не успел как следует изучить бойцов и командиров, но теперь они уже не кажутся мне безликой массой, как в первый день.
Особую симпатию испытываю к старшине роты Николаю Федоровичу Охрименко, могучего телосложения украинцу, с пухлыми румяными щеками и вислыми пшеничными усами. Большие светло-голубые глаза, опушенные рыжеватыми ресницами, и нос величиной с небольшую круглую картофелину придают старшине чрезвычайно добродушный вид. Правда, мне докучает хозяйственная рачительность Охрименко. Он тащит в вагон все, что попадется на глаза: старое порванное обмундирование, кем-то выброшенные разбитые кирзовые сапоги, солдатские котелки, а на одной станции приволок ящик гвоздей, пилу и несколько топоров.