— У меня есть вопросы, — проговорил он. — Я хочу съездить в Вентуру.
— Не могли бы мы поговорить об этом завтра? Я пришла сюда не затем, чтобы перечитывать эти документы. Я их читаю вдоль и поперек уже почти год.
Он кивнул и замолчал, решив дать ей возможность перейти к тому, что привело ее сюда, — не важно, что это окажется. Через некоторое время она сказала:
— Вы, должно быть, очень злитесь по поводу того, какую свинью мы вам подложили, — это внутреннее расследование и то, что мы вас проверяли. Затем еще вчерашнее происшествие. Я сожалею.
Она пригубила пиво из своей бутылки, и Босх сообразил, что даже забыл предложить ей стакан. Он промолчал, и ее реплика одиноко и напряженно повисла в темноте.
— Нет, — наконец произнес он. — Я не злюсь. По правде сказать, я и сам хорошенько не знаю, что я есть такое.
Она повернула голову и посмотрела на него.
— Мы думали, вы оставите это дело после того, как Рурк через вашего лейтенанта устроили вам неприятности. Спору нет, вы знали Медоуза, но ведь это было давно. Вот чего я не могу понять. Чувствуется, что для вас это не просто очередное расследование. Но почему? Тут должно крыться еще что-то. Что-то связанное с Вьетнамом? Почему для вас это так много значит?
— Наверное, у меня есть свои причины. Причины, не имеющие никакого отношения к данному делу.
— Я вам верю. Но вопрос не в том, верю ли я вам. Я пытаюсь понять суть. Мне нужно это знать.
— Как вам пиво?
— Прекрасно. Расскажите мне что-нибудь, детектив Босх.
Он посмотрел вниз, провожая взглядом маленький обрывок фольги, растворяющийся в темноте.
— Не знаю, — ответил он. — Вернее, и знаю, и не знаю. Я думаю, все это уходит корнями в тамошние туннели. Совместно пережитое. Не то чтобы он там спас мне жизнь или я спас его. Не так примитивно. Но я ощущаю какой-то долг, обязательство перед ним. Не имеет значения, что он совершил и каким подонком сделался после. Может, если бы я не ограничился в прошлом году несколькими телефонными звонками... Я не знаю.
— Не говорите глупостей, — сказала она. — Когда он в прошлом году вам позвонил, то уже полным ходом планировал это ограбление. Он тогда просто вас использовал. И похоже, использует даже сейчас, будучи мертвым.
На его бутылке уже закончилась наклейка, и больше обдирать было нечего. Он развернулся и привалился спиной к перилам. Одной рукой неловко нашарил в кармане сигарету, сунул в рот, но зажигать не стал.
— Медоуз... — покачал он головой, погружаясь в воспоминания. — Медоуз не был похож на других... Все мы тогда были просто кучкой юнцов, боящихся темноты. А в тех туннелях было так чертовски темно. Но Медоуз, он не боялся. Он постоянно вызывался добровольцем. Со света божьего — в ад кромешный. Вот как он говорил, отправляясь в очередной рейд. Мы называли это «черным эхом». Это было как спускаться в преисподнюю. Там, внизу, ты ощущал запах собственного страха. Когда ты находился там, под землей, было такое чувство, что ты уже умер.