- Я никуда не уезжал, я был дома, - сказал Жюль.
-Ты был в Нантском лицее, друг мой, - спокойно произнес отец. - Лицей, где ты учишься, и дом - разные вещи, различные понятия. Письмо пришло в твое отсутствие, адресата на месте не оказалось, оно попало в мои руки. Следовательно. ..
- Позволь перебить, папа, - неспокойно, нервничая, сказал Жюль.- Если послушать тебя, то выходит, что я имею права вскрывать и твои письма, когда они приходят в твое отсутствие!
- Юридически ты имеешь на это право, если на конверте стоит просьба: вернуть по адресу. Но, прежде чем вернуть, надо узнать, в чем дело. И еще: существует закон, ему уже сотни лет, говорящий о том, что не сын воспитывает отца, а наоборот. Что ты можешь сказать по этому поводу?
- Ничего, папа, кроме одного, а именно: закон - препротивная штука., он напоминает флюгарку на нашей крыше.
- На нашей крыше? - отец привстал. - Точность, мой друг, точность! Великая вещь - точность! На нашей крыше - это одно, на крыше нашего дома совсем другое. Закон не флюгарка, он компас. Повтори!
- Флюгарка на крыше нашего дома, - невыразительно, но упрямо произнес Жюль. Пьер Верн рывком снял очки и положил их на стол.
-Ты принимаешь меня за Анри де Ляфосса, Жюль, - совсем несердито произнес Верн. - Я очень ценю в тебе живость воображения и чувство юмора, но мне не нравится та настойчивость, с которой ты воспитываешь в себе и эту живость и это чувство. Нехорошо, Жюль, очень нехорошо!
Жюль, очень любивший отца, всегда пугался, когда видел его без очков. Серые, пронзительные глаза, лишенные стеклянного прикрытия, становились острыми и проникающими в самую душу - без жалости и снисхождения. Пьер Верн в очках - это был отец Жюля, Поля и их сестер, добрый, отзывчивый, щедрый и гостеприимный, весельчак и острослов. Тот же человек без очков назывался Пьером Верном; это был адвокат, знаток законов, авторитет, сухое, не знающее снисхождения существо, похожее скорее на прокурора, но никак не на защитника. Готовя старшего своего сына в юристы, Пьер Верн взыскивал с него, как с преступника, нарушившего ту или иную статью закона. Это было одновременно и воспитанием и практическим приготовлением к юридической деятельности в будущем. Однако душа Жюля всё же была закрыта для Пьера Верна. Он нажимал там, где следовало совсем не трогать, он настаивал в тех случаях, когда нужно было подойти с нежностью и лаской, он читал нотации тогда, когда самым лучшим выходом было бы полнейшее молчание. Хорошо зная душу и склонности своих подзащитных, Пьер Верн совершал грубые ошибки, экспериментируя над сыном. Ему казалось, что он, отец и воспитатель, непогрешим. Детей своих он называл воском, себя - ваятелем. Поль - этот действительно был воском. Жюль, вполне ощутимо для отца, порою превращался в орешек: его можно было раздавить, но не смять. Что касается мадам Верн, то эта женщина, как и большинство матерей во всех странах мира, воспитанию предпочитала обильные ласки, поцелуи и полное устранение всех педагогических систем и взглядов. Несмотря на это, и Жюль и Поль сильнее были привязаны к отцу, чем к матери.