Мысль, уже известная академикам из записки Шапиро. Луначарский развивает ее: «Для всякого значительного научного начинания вопрос об организационном центре является наиболее существенным». Он вспоминает КЕПС и ее работу; в ней, по мнению Луначарского, «инициатива и организационные возможности» академии «получили такое яркое выражение». «Академия в ходе своих работ уже сама близко подошла к границам народнохозяйственной области, причем не всегда оставляла эти границы неперейденными».
(КЕПС лежит довольно далеко он нашего повествования, потому что Александр Петрович, курируя геологический отдел, все же близкого участия в его работе не принимал: руководили им такие выдающиеся умы, как Вернадский и Ферсман. Обоим им в разное время он дал рекомендацию в члены академии.)
Луначарский ничего не навязывает академии, письмо в этом смысле исключительно тактично, он только напоминает о том, что академия хотя в прошлом и являлась «высшим в России представителем чистой теоретической науки... тем не менее, учтя нужду страны, повинуясь острой необходимости в напряженной научной активности всех сил России», взяла на себя почин и попыталась «установить живую связь между наукой, техникой и промышленностью».
Далее он перечисляет темы, «непосредственно переводящие исследование к вопросам технологии, экономии и права». Таковы разного рода вопросы, связанные с потребностями промышленности, экономики и экспорта. Ветряные двигатели, рыбный промысел и икорное дело, водное законодательство, хлопководство и шелководство — академией, и в частности КЕПСом, изучался очень широкий круг научно-прикладных проблем. Нарком дает понять, что надобность в таком изучении остается и потому «отдаленность области настоящих работ Академии от задач экономического изучения России на деле меньше, чем это может показаться с первого взгляда».
Следовательно, академии не так уж трудно будет приспособиться к изменившимся условиям и приступить к решению задач, которые поставит перед ней Советская власть.
И в заключение нарком произнес знаменательные слова, которые академики, конечно, и хотели от него услышать:
«...В тяжелой обстановке наших дней, быть может, только высокому авторитету Академии наук с е е т р а д и ц и е й ч и с т о й н е з а в и с и м о й н а у ч н о с т и (разрядка моя. — Я.К.) удалось бы, преодолев все трудности, сгруппировать вокруг этого большого научного дела ученые силы страны».
Ответ Карпинского — документ исключительной важности, и без него не обходится ни одно исследование, охватывающее рассматриваемый период истории Академии наук; все же представляется, что трактовка его либо бывает неполна, либо выделяет не самые главные стороны, и, таким образом, выношенные и для Карпинского важные мысли оказываются в тени. Он перечисляет меры, принятые в прошлом академией по объединению научных сил и рассматривает формы, в которых она может сотрудничать с Советской властью, но это-то как раз и имеет лишь исторический интерес! Между тем исследователи останавливаются именно здесь.