Дафна покачала головой.
– Элоиза сказала мне. Он был…это было…
Энтони знал, что не должен трясти сестру, когда она в таком состоянии, но ничего не мог с собой поделать.
– Что это было, Дафна?
– Пчела, - прошептала она, - Его ужалила пчела.
Некоторое время, Энтони мог лишь пораженно смотреть на нее. Наконец, хриплым и незнакомым голосом, он сказал:
– Человек не умирает, из-за жала пчелы, Дафна.
Она ничего не сказала, лишь сидела на полу, и судорожно глотала слезы.
– Он прежде уже был ужален пчелами, - сказал Энтони, повышая голос, - Я был с ним. Мы оба были ужалены. Мы натолкнулись на пчелиное гнездо. Меня пчела ужалила в плечо, - его рука сама поднялась, чтобы коснуться места, где много лет назад его ужалили пчелы.
Шепотом он добавил:
– Его пчела ужалила в руку.
Дафна лишь уставилась на него с пугающим выражением лица.
– Он был в полном порядке, - настаивал Энтони.
Он слышал панику в своем голосе, и знал, что напуган видом сестры, но был бессилен контролировать это. - Человек не может умереть от пчелы!
Дафна покачала головой, и ее глаза внезапно постарели лет на сто.
– Эта была пчела, - сказала она безучастным тоном, - Элоиза видела. Он просто стоял, а затем он был…он…
Энтони почувствовал, как что-то странное с ним твориться, как будто его мускулы готовы вылезти из-под кожи. - Какой он был потом, Дафна?
– Он был мертв, - она выглядела изумленной, будто не верила в то, что говорила.
Энтони оставил Дафну в холле, и, прыгая сразу через три ступеньки, помчался в спальню родителей. Конечно, его отец не умер. Человек не может умереть от жала пчелы. Это не возможно. Полный бред. Его отец молодой и сильный. Он высокий и широкоплечий, достаточно мускулистый, и крошечная пчела не могла убить его.
Но когда Энтони достиг верхнего холла, он мог сказать, судя по напряженной и крайней тишине, повисшей в воздухе, и по многочисленным застывшим слугам, что ситуация была очень мрачной.
И их жалостливые лица…последующую часть своей жизни, он часто видел во сне их застывшие жалостливые лица.
Он думал ему придется проталкиваться к спальне родителей, но слуги расступились перед ним, как перед Моисеем расступилось Красное море, и когда Энтони повернул ручку, он знал.
Его мать сидела на краешке кровати, не плача, не издавая ни звука, лишь держа в своих руках руку отца, и раскачиваясь взад и вперед.
Его отец лежал неподвижно. Неподвижно как… Энтони не мог подобрать слов.
– Мама? - тихо позвал он ее.
Он уже в течение долгих лет не называл ее так; с тех пор, как он уехал в Итон, он называл ее всегда “Матерью”.