Огюст Болинари ехал посередине улицы в открытой двухместной машине — явно не нищий парень — и показывал какую-то газету. Это вам, месье Бар! Это вам! По пятам за Баром вышагивал негр, кулаки перекатывались в карманах, желваки на щеках.
— Вы думаете, у вас у одного биологические проблемы?! — иногда выкрикивал он вслед. — Вы думаете, у вас у одного зубы выпадают, волосы, прочее? Откуда у вас такое высокомерие, Бар? Вы думаете, вы один такой высокомерный?
Л. Б. бросился бежать и вскоре исчез из виду. Пропав, он пожалел об оставленных, о несостоявшемся уютном ужине в морском ресторанчике с коллегами по перу, с этими чудными ребятами, с дивной собачонкой Дарвином, которая сидела бы у него на коленях и выпрашивала бы хвостики креветок. Трещал бы камин… Теперь еще одна пустая улица с повисшими в мокром оцепенении ветвями большущих пальм и с красной, чуть подвывающей в ночи бордельной вывеской «Дом Додо». Вот где тебе место, если уж не способен на простые человеческие связи. Иди и плати за привет.
Додо оказался очень нервным карликовым пинчером. Удивительная прыгучесть! Прямо с пола он взлетел на столик и уставился на Лео Бара круглыми пуговками глаз. Все в нем дрожало от непонятных, но очень сильных чувств.
— Мартини, Додо!
Лео Бар был один среди двух десятков столиков и восьми десятков стульев. То ли бордель этот знал хорошие времена, то ли готовился к лучшим. Сейчас он был пуст. Лишь за стойкой маячила седая голова бандита-бартендера, да по пустому танцевальному пространству разгуливал молодой человек непонятного назначения. Для официанта слишком вольный вид: болтающаяся вязаная кофта, расстегнутая до пупа рубаха, браслеты на запястьях, цепь на шее, брелоки на ковбойском поясе. Официант в таком борделе с плюшевыми креслицами носил бы униформу. С другой стороны, посетитель борделя, клиент вроде Бара, не ходил бы взад-вперед, пружиня ноги, поднимая плечи, выпячивая грудь, угрожающе кривя рот, что-то бормоча себе под нос, то и дело приближаясь к стойке, хватая телефонную трубку, обмениваясь с кем-то короткими нервными репликами, как это делал данный молодой человек, внешность которого была Л. Б. почему-то знакома.
Мартини, пожалуйста! — повторил он свой заказ. Никто, кажется, его не слышал, кроме собачки. Додо! Додо! Пинчер повизгивал в пустом, подозрительно пахнущем зале, носился, желая принять обязательное участие в действии, но действия не было никакого.
Резко распахнулась дверь с улицы. В «Дом Додо» вошел Огюст Болинари, с поднятым подбородком, замкнутый, оскорбленный, приблизился, положил на столик газету и, не сказав ни единого слова, удалился. Перед Л. Баром лежал сегодняшний выпуск «Le Monde». Какая-то статейка была там отмечена красным фломастером. Мысль Лео Бара, преступно оформленная в гладкую фразу: «Огюст Болинари, чистая душа, любитель литературы, прости меня, вся жизнь таких выродков, как я, держится на таких чистых душах, как ты, но что же делать, если ты мне не интересен».