Разумеется, знаменитые грузинские вина были выше всяческих похвал, но с закусками вышло явное фиаско.
Третий советник подумал, что ему не зря вспомнился остров Борнео и дикая обезьяна оранг-утан, и распорядился, чтобы, во избежание дипломатического скандала, принесли восточные сладости.
Тем временем у ворот миссии разворачивалось следующее действие драмы.
По подъездной аллее, украшенной темными свечами кипарисов, к воротам медленно приближалась странная процессия: на нескольких ослах ехали закутанные в грубые холщовые покрывала нищенки, ещё несколько человек — видимо, слепые, — брели следом, держась друг за друга… Бравые “Томми” возле ворот не повели и бровью, сохраняя традиционное британское хладнокровие. И что, собственно, за невидаль — в этой дикой восточной стране всякого навидаешься, а уж нищих-то здесь — пруд пруди…
Поравнявшись с воротами, процессия остановилась. Один из убогих — глава этого увечного сообщества — подошел к часовым и, вытянув руку, как и полагается нищему, произнес что-то жалостливое на неизвестном солдатам короля языке.
Впрочем, солдаты Его Величества не знали ни одного языка, кроме английского, и считали, что все эти дикари должны научиться говорить по-человечески, то есть по-английски. Ближайший к нахальному нищему часовой выучил одну очень полезную русскую фразу, которую он и произнес немедленно:
— Пошел вон!
На это отвратительный попрошайка ответил злобным ругательством на своем варварском языке. В то же мгновение в руке у него оказалось, словно вылившаяся из рукава живая ртуть, короткое широкое лезвие. Нищий резко взмахнул рукой, которую только что протягивал за подаянием, и располосовал горло несчастного “Томми” от уха до уха. Англичанин от изумления широко открыл голубые глаза — он никак не ожидал от грязного дикаря такой наглости и хотел сурово прикрикнуть на мерзавца.. Но вместо крика из его рта вылетели только кровавые пузыри, а из широко разошедшейся раны хлынула на мундир алая кипя • щая кровь… Несчастный грянулся оземь в полный рост, окропив пыльную батумскую землю чистой британской кровью. Второй часовой схватился за винтовку — замечательный английский карабин “Ли-Энфилд”, приставленный к ноге, но не успел закончить это движение, потому что ещё один убогий с несвойственной для калеки ловкостью метнул тяжелый вороненый клинок, который вонзился чуть ниже правого уха англичанина, прервав в самом начале его военную карьеру.
Нищие преобразились: они побросали свои костыли и палки, сбросили холщовые рубища и лохмотья и превратились в крепких молодцеватых мужчин, смуглых и темноволосых, одетых в аккуратную полувоенную форму без знаков различия. Они быстро разобрали поклажу осликов, в которой оказались короткоствольные немецкие карабины “Маузер”.