Я удивился, обычно Медведев в общении со мной такую непочтительность себе никогда не позволял. Что это с ним? Или встал не с той ноги?
— Лаврентий Филиппович, что это с вами сегодня произошло? — полюбопытствовал я. — Не узнаю своего добрейшего надзирателя!
— А! — махнул он рукой. — Это все нервы! Не обращайте внимания! С супругой сегодня с утра повздорили, вот и весь день наперекосяк пошел.
Я и представить себе не мог подобной зависимости от женщины! Подумав об этом, я невольно вообразил себе мою зеленоглазую русалку.
«Mon dieu! — я ужаснулся. — Она же агент мальтийцев и влюблена в Анатоля Елагина, орденского бальи!»
Это был один из тех редких случаев, когда я упомянул имя Господа Бога всуе.
— Так зачем же я вам понадобился? — осведомился Медведев, снова усаживаясь за свой покосившийся письменный стол.
— Мне просто необходимо узнать от вас один адресочек, — ответил я. — Некоего Аристарха Пахомовича, — я его фамилию выведал еще на прокофьевском вечере, все у того же, знакомого мне корнета, проявив изрядную дальновидность. Не понравилось мне упоминание о том, что начальник каких-то военных поселений пытался с собой покончить из-за растраты. Ведь бывает иногда, что самоубийцы и вешаются!
Я сказал надзирателю фамилию, и Лаврентий Филиппович покинул меня, оставив на некоторое время одного в кабинете. У меня же из головы не шла история с Ковчегом, из-за которого и разгорелся этот сыр-бор. Интересно, какого из двух херувимов собирались передать палестинцы в наше орденское владение?! И кого изберут его почетным хранителем?
И снова мне вспомнилась Лидия и ее откровенное послание к Анатолю Елагину, столь опрометчиво ею оставленное без присмотра. Неужели графиня Полянская не догадалась, что оно побывало в моих руках? А если все-таки она догадалась?! При этой мысли мне делалось как-то не по себе, и где-то в заоблачных далях замаячила золотая клетка, предсказанная мне Мирой. И что-то подсказывало мне, что она ожидает меня в имении Анатолия Дмитриевича.
— Сирена! — я усмехнулся, а голос графини и впрямь был зовущим, манящим в райские кущи наслаждения. Прозрачные глаза завораживали.
Я отмахнулся от этих мыслей, словно от наваждения.
В недавнем прошлом мне самому довелось отречься от личного счастья, и я никогда не жалел об этом.
— Лидия, — прошептал я еле слышно, словно пробуя это имя на вкус, и снова усмехнулся. Я вполне допускал, что женщина эта вероломна. Вернее, я почти и не сомневался в ее коварстве. Но что-то заставляло меня уповать на иное.
Механически я коснулся пантакля у себя на груди, и почувствовал, как гулко забилось сердце у меня под рукою.