В аббатстве Сен-Мартен перегруженные работой монахи помогали городским врачам. Вместе они начали суровый отбор, в результате чего чуть не поднялся бунт и пришлось позвать стражу, чтобы защитить монахов. Пролилась кровь.
А Тур, который украшался цветными лентами и гирляндами и в котором возводились помосты для живых картин, без чего не мог произойти радостный въезд Двора, все больше становился похожим на город, охваченный безумством карнавала. И в это безумство были вовлечены самая страшная нищета и вызывающая роскошь.
Катрин не выходила, кроме тех случаев, когда с госпожой Ригобертой отправлялась на заре к мессе в соседнюю часовню якобинцев. Заточив себя в четырех стенах дома Жака Кера, довольствуясь маленьким садом для прогулок, она страшилась как нищих, тащившихся по улицам и неустанно требовавших милостыню, часто сопровождавших свои просьбы угрозами, так и знакомых, которые могли появиться. Она считала себя изгнанницей и не хотела встречаться ни с кем, даже с лучшими друзьями, такими, как, например, графиня де Пардяк, Элеонора де Бурбон, супруга Бернара-младшего, оказавшая в Карлате приют ее детям. С ее стороны это не было ни неблагодарностью, ни безразличием, она просто не хотела кого-либо компрометировать. Пока король ее не простил, она не могла быть уверена в будущем, и если не будет вынесено оправдание, естественно, что еще, кто поддерживал Монсальви и его жену, могут подвергнуться порицанию и заслужить гнев короля.
«Как хочет король, так хочет закон…»— гласила старая пословица, и Катрин, находясь вне закона, не хотела подводить своих друзей. Исключение составлял один Жак, но он ее любил, и она могла попросить его помощи так же открыто, как если бы просила брата. Кроме того, он бы не позволил ей поступить иначе. Но единственная помощь, на которую надеялась Катрин, не шла.
Каждое утро она, едва встав с постели, подбегала к окну и смотрела на главную башню замка в надежде, что сегодня на ней появится большое знамя голубого, пурпурного, белого и золотого цветов с Иерусалимским крестом — ламбелью28 Сицилии, лилией Анжу и вертикальными полосами Арагона — знамя Иоланды, ее покровительницы.
Но на стене, рядом с медленно шагающими, вооруженными длинными алебардами стражниками все еще вяло развевался флаг, где на красном фоне были изображены три золотые пряжки — герб сира де Гравиля, главного командира арбалетчиков Франции и временного управляющего замка.
И Катрин, заточенная в конторе, общалась только со старой женщиной. Она чувствовала себя здесь более отрезанной от мира, чем в монастыре, куда хотела удалиться. Казалось, само время остановилось…