— Если только это… — вздохнула Катрин, которую королевские пышные празднества интересовали еще меньше, чем все остальное.
Между тем она не вошла на постоялый двор. Медленно вернулась к воротам Санта Мария, откуда только что выехал удивительный кортеж, перед которым теперь теснилась толпа.
Трясясь на неровных булыжниках, с трудом продвигалась вперед грубая крестьянская повозка, окруженная группою всадников с копьями. На повозке стояла клетка из больших деревянных планок, скрепленных крепкими железными охватами. А в клетке находился человек на цепи.
Человек выглядел какой-то почти бесформенной массой. Он не мог выпрямиться во весь рост в маленькой клетке. Он сидел, спрятав голову в руки и упершись локтями в колени, стараясь защитить себя от всякой дряни, которую бросала в него со всех сторон злобная толпа, призывая смерть ему на голову. Кочерыжки, лошадиный помет, камни непрерывным дождем летели в клетку, но человек не двигался. Он был так грязен, что невозможно было понять ни настоящего цвета его волос, ни цвета кожи. Его покрывали серые от грязи лохмотья, на голове можно было разглядеть ужасный след от еще свежей раны.
Толпа выла все с большей силой, и охрана вынуждена была применить копья, чтобы отталкивать людей, рвущихся к клетке. Пораженная, Катрин смотрела на эту картину насилия, не в силах оторвать от нее глаз. В ней волной поднялась жалость к этому несчастному, ведь он, окруженный злобной толпой, оказался в вызывающем сострадание положении.
— Бог мой! — прошептала она, рассуждая вслух. — Что же такого сделал этот несчастный?
— Не расходуйте зря вашу жалость, молодой господин, — заметил рядом с ней медлительный голос с сильным германским акцентом. — Это один из проклятых разбойников, которых полным — полно в горах Ока, к востоку от города… Они же кровожадные волки, воруют, грабят, жгут и заставляют своих пленников умирать в ужасных муках, если те не могут им заплатить.
Удивленная, Катрин повернулась к человеку, который только что с ней заговорил. Это был мужчина сорока лет, с открытым и энергичным лицом, которое украшала шелковистая светлая борода и пара чистых голубых правдивых глаз. Он был крепким и высоким.
Искренняя улыбка, с которой он на нее смотрел, понравилась Катрин.
— Вы говорите по-французски? — спросила она.
— Я говорю довольно плохо, простите, — произнес человек, рассмеявшись, — но понимаю очень хорошо. Меня зовут Ганс, из Кельна, и я смотритель над каменщиками и плотниками на строительстве собора, — прибавил он, показывая на леса, венчавшие здание.