Когда ушла последняя пара, уже начинало темнеть. Максина в большой гостиной следила за тем, как официанты убирают со столов, Марис подошла к Ною.
— Мне нужно с тобой поговорить, — сказала она.
— Конечно, дорогая… — любезно откликнулся он. Но Морис был абсолютно безразличен его тон, его внимание, его сочувствие. Она не испытывала к Ною ничего, кроме неприязни, словно тех двух лет, когда они были вместе, не было вовсе. Теперь она не могла даже представить себя его женой, хотя формально все еще оставалась ею. Марис казалось — все, что когда-то между ними было, происходило не с ней, а с какой-то другой женщиной, жившей где-то далеко-далеко…
Как она могла быть настолько слепа? Как не разглядела, что представляет собой Ной Рид?
Единственное, что в какой-то мере извиняло ее ошибку, заключалось в таланте перевоплощения Ноя, его способности казаться тем, чем он на самом деле не являлся. Марис, во всяком случае, не приходилось встречать человека, который бы лгал так искусно, так правдоподобно, так находчиво и изворотливо. Да что говорить о ней, когда его поддельное обаяние подействовало даже на Дэниэла, которого всегда было очень нелегко ввести в заблуждение.
— Можешь больше не притворяться, Ной, — проговорила она, с трудом сдерживая раздражение. — Мы одни — кроме Максины, нас никто не слышит, а она уже знает, что я от тебя ушла.
Она привела Ноя в отцовский кабинет, в котором еще пахло душистым трубочным табаком Дэниэла, пахло его бренди и пылью от многочисленных книжных корешков. Эти запахи будили в Марис множество воспоминаний горьких и радостных и мучительных одновременно, и поэтому она чувствовала себя здесь достаточно уверенно.
В кабинете Марис опустилась в большое кожаное кресло, в котором Дэниэл обычно сидел, когда работал. В нем Марис было почти так же уютно, как в отцовских объятиях. Четыре ночи подряд она провела здесь, оплакивая свои потери. Иногда ей даже удавалось забыться коротким, беспокойным сном, но и во сне ей являлись то отец, то Паркер, и она просыпалась от звука собственного голоса, произносившего их имена. Ной сел в кресло напротив.
— Я надеялся, что после твоей второй поездки в Джорджию ты немного смягчишься, Марис, — сказал он. — Но ты по-прежнему колешься, как дикобраз.
— Смерть отца ничего между нами не изменила, Ной, — резко сказала Марис. — Все осталось по-прежнему. И ты остался прежним — лжецом и предателем. — Она помолчала и добавила:
— И мне почему-то кажется, что это еще не все твои грехи!
Взгляд Ноя стал острым, как кинжал.
— Что ты имеешь в виду?