Он снова ничего не видит, но теперь его тело и душа слиты воедино. Танцор, кажется, упал на траву, выбившись из сил, но позволил себе упасть, лишь когда стало ясно, что сердце того тела, что покоилось на камне, уже не остановится. Он начинает понимать, что и его вот-вот сморит усталость…
Он просыпается, когда танцор касается его. Этот человек сильнее, чем показался сначала. Восточник защитился от жара, все еще веющего от тела, вновь обретенного не знакомой никому душой, толстым кожаным лоскутом. Когда-то эта шкура одевала зверя с сильными мускулами. Вероятно, из нее можно было сделать щит для пехотинца или фартук для лучника, но для раскаленного тела, снятого с камня, она не годится. Шипит и прогорает насквозь.
Танцор приносит медный кувшинчик с водой и травы в больших и маленьких полотняных мешочках. Он растирает травы в сухих ладонях и ссыпает травяную муку в воду. Намешав не менее дюжины разных трав, танцор взбивает этот холодный чай желтой метелочкой из тонких прутиков, бросает в кувшин раскаленный камешек, и мигом вскипевшая вода разливает вокруг одуряющий запах горячей пыли на дороге… А затем танцор брызгает полученной смесью на него.
Капли как бы зависают в воздухе, на миг становясь не больше частичек дыма… Когда капли падают, он едва не кричит от боли, Потому что они оказываются огромными и жутко холодными… Они сразу же испаряются, и над его телом поднимается облако болезненного, охлаждающего, омерзительного пара. Танцор брызгает снова и снова, и пар валит клубами.
Восточник переворачивает его на бок, потом на другой, брызгая все больше, громко смеясь. И каким-то образом он понимает, что этот танцор очень часто будет делать ему невыносимо больно, но каждый раз станет вот так же смеяться, и это научит его тоже смеяться над болью… Или над жизнью, к которой его вызвали, в которую он так внезапно пришел… Для которой он вдруг проснулся.
Наконец восточник отставляет пустой кувшин в сторону. Снова накинув шкуру, относит бессильное тело в холодную пещеру и засыпает ворохом листьев, которые тут же начинают тихонько тлеть.
Время льется бесшумно. Когда танцор появляется вновь, листья лишь слегка курятся. Незнакомое тело явно радо присутствию другого человека. Хотя душа еще никак не реагирует… Определенно ей требуется больше времени, чем телу.
Танцор прикасается ладонью к его щеке и снова улыбается, на этот раз иначе — не так, как когда делал больно. А может быть, им было больно обоим… Только он замирает от холода, а у восточника кожа твердеет от жара. Их глаза встречаются, и восточник спрашивает: