Было странно, что их позвали в кабинет аббатисы в подобной манере. Прежде здесь побывало всего несколько монахинь, да и тех приводили исключительно по поводу нарушения дисциплины. Валентина, которая всегда была «дисциплинированна», приходила в кабинет довольно часто. Однако колокол аббатства служил для того, чтобы собирать всю паству. Ведь не может же быть такого, чтобы в кабинет настоятельницы пригласили сразу всех?
Войдя в большую комнату с низкими потолками, Валентина и Мирей увидели, что там действительно собрались все монахини, более пятидесяти женщин. Они сидели на тяжелых деревянных скамьях, поставленных рядами, лицом к письменному столу аббатисы и перешептывались между собой. Ясно было, что происходит нечто необычное, и лица, обращенные к двум молодым кузинам, казались испуганными. Девушки заняли свои места на скамье в последнем ряду. Валентина сжала руку Мирей.
— Что это значит? — прошептала она.
— Что-то плохое, я думаю, — тоже шепотом ответила Мирей. — Мать-настоятельница выглядит суровой, и здесь две женщины, которых я никогда прежде не видела.
В конце длинной комнаты, за массивным полированным столом из вишневого дерева, стояла аббатиса, морщинистая и высохшая, как старый пергамент, но все еще обладавшая властью над своей многочисленной паствой. Было в ее манере держаться нечто неподвластное времени, предполагавшее, что она давным-давно заключила мир со своей душой. Однако сегодня она выглядела такой серьезной, какой монахини не видели ее никогда прежде.
Обе незнакомки, ширококостные молодые женщины с большими руками, возвышались по обе стороны от аббатисы, словно ангелы мщения. У одной из них была бледная кожа, темные волосы и горящие глаза, тогда как другая походила на Мирей кремовым цветом лица и каштановыми волосами, чуть темнее выгоревших локонов девушки. Женщины держались как монахини, но почему-то были одеты в серые дорожные платья непонятного фасона.
Аббатиса подождала, пока закроется дверь и монахини рассядутся по местам. Когда в комнате наконец наступила тишина, она заговорила голосом, который всегда напоминал Валентине шуршание сухого листа.
— Дочери мои, — сказала настоятельница, сложив руки на груди, — почти тысячу лет назад правитель Монглана стоял на этой скале, призывая нас отдать долг человечеству и послужить Господу. Хотя мы оторваны от мира, до нас донеслись обрывочные сведения о волнениях в стране. Сюда, в этот заброшенный уголок, доносятся печальные известия, способные в корне изменить нашу безмятежную жизнь, которой мы наслаждались столь долго. Женщины, которых вы видите, принесли нам эти тяжкие вести. Я хочу представить вам сестер Александрин де Форбин, — она показала на темноволосую женщину, — и Марию Шарлотту де Корде, которые вместе управляют аббатством в Кане в северных провинциях. Они, переодевшись, прошли через всю Францию, преисполненные рвения предупредить нас об опасности. Я прошу вас прислушаться к тому, что они скажут. Это очень важно для всех нас.