Баязет

Офицера трясла лихорадка. Трясла не вовремя — на службе, на кордоне. Он схватил ее, заодно с Георгиевским крестом за храбрость, в тяжком Хивинском походе.

Это было четыре года назад.

— Неужто четыре? ..

За стеной ревели некормленые верблюды. Он лежал на топчане, старенькая шашка свисала на земляной пол. Хитрющие персидские клопы падали с потолка.

— А кажется, четыре, — покорно согласился офицер и потянул на себя шинелишку, прожженную у костров.

Тут его снова скрутило. Сначала кинуло вбок — прилепило к стене. Потом, словно в падучей, выгнуло дугой, поставив на затылок и на пятки, как горбатый мост.

И началось.

— Время-то-то-то, — тряско стучал он зубами, — летит-то-то-то как… Все летит и летит…

Вошел старый солдат, внимательно посмотрел себе под ноги и что-то долго растирал на полу разбухшим сапожищем.

— Ваше благородие, — лениво буркнул он, — конвой казачий с Тифлису: барыня куды-то волокется… — Высосав полстакана водки, настоянной на хине, офицер шагнул из дощатой сторожки. Двое верблюдов, грязных и тощих, лежали у дороги на привязи: было велено держать их здесь, дабы лошади привыкали к уродству природы и не пугались караванов из Персии.

Возле шлагбаума, в окружении конных казаков, мокла под косым дождем крытая войлоком коляска.

— Куда держите путь, су-су-сударыня?

Из дормеза уютно и забыто, как ласка матери, пахнуло на офицера женским теплом, и молодая дама в ротонде из синего плюша с удивлением огляделась вокруг.