— Я, сударь, спешу, — сказала она. — Мой лазарет — номер одиннадцать. Эриванский отряд генерала Тер-Гукасова… Б а я з е т — кажется, так зовут это место, куда мне нужно. А комендантом в Игдыре — мой супруг, полковник Хвощинский… Казаки! — поманила их спутница рукой в серебристой перчатке. — Поднимите кошму, чтобы виден был красный крест!
— Хвощинский? — неловко приосанился офицер. — Имею честь знать: еще по Самарканду и Хиве… Антипов, — повелел он, захлопывая дверцу коляски, — шлагбаум подвы-высь!
Скрипнув колесами по мокрой щебенке, коляска тронулась.
Казаки вытянули усталых лошадей нагайками. Опрокинув наотмашь пики, пригнулись в седлах.
И офицер, обругав службу, вернулся в караулку.
— Сударыня, — медленно произнес он, проверяя себя, — подвысь… Хвощинский… честь имею…
Офицер успокоился: зубы уже не стучали.
Раскрыв кордонный журнал, примотанный цепью к ножке стола (чтобы проезжие казаки не извели его на самокрутки), он ковырнул пером в чернильной склянице.
Последняя запись в журнале была такова:
Мимо кордона, направляясь по делам службы в гарнизон Игдыра, проследовали без конвоя, за что им было сделано внушение: инженерный прапорщик Ф. П. фон Клюгенау и поручик Уманского казачьего полка А. Е. Карабаноа.
И немного ниже караульный офицер записал:
По дороге на Баязегп, через Эчмиадзинский монастырь, проехала молодая прекрасная дама (слово «прекрасная» он тут же зачеркнул, а «молодая» решил оставить), супруга игдырского коменданта. При даме конвой — шестеро казаков линейной службы.
Написав, он подумал, что в Баязет этой даме не попасть. Там сидят курды, черкесы и турки. И точат сабли. И режут армян. И грабят аулы. Готовятся… Газават!
Но исправить ошибку не захотелось, и офицер, бренча шашкой, снова завалился на топчан…
2
Тонкий розоватый воздух зябко вздрагивал над вершинами гор.
По долинам текли стада, и пастухи с корявыми посохами в руках походили в своем величии на древних апостолов. Казалось, что тысячелетние лохмотья их бешметов еще хранят библейские запахи овечьего сыра, искристых трав и бестелесных туманов…
Поручик 2-й сотни Уманского казачьего полка Андрей Карабанов вертел меж колен шашку, купленную в Эривани по случаю, уныло поглядывал на крыши аула и думал о том, что ему придется погибнуть. И не когда-нибудь, а уже скоро: в первой же схватке, от первой же пули. Но думалось об этом как-то легко и совсем без боли; и было тихо, и было пусто…
— Говорите, прапорщик, не стесняйтесь, — сказал Карабанов, почесав густую светлую бровь. — Слушать вас — все равно что соблазнять замужнюю даму или курить гашиш: и вредно, и приятно…