— Боюсь, брат Эльюрик был не мастер управляться с топором, — произнес брат Ансельм, криво улыбнувшись.
— А второго удара не последовало, — продолжал Кадфаэль, как будто его и не прерывали. — Если бы ударили второй раз, куст был бы срублен. Я думаю, что и первому, единственному удару помешали. Кто-то вцепился в руку, занесшую топор, и он скользнул по толстому пню. Наверное, топор крепко застрял в нем, а у человека, который держал его, не было времени ухватиться обеими руками и выдернуть. Иначе зачем он стал бы хвататься за нож?
— Ты хочешь сказать, — медленно произнес аббат Радульфус, — что здесь ночью были два человека? Один, пытавшийся срубить куст, и другой, пытавшийся ему помешать?
— Да, мне кажется, так.
— И тот, кто пытался защитить куст, кто схватил разбойника за руку, отчего топор соскользнул, и кто получил за это удар ножом…
— Был брат Эльюрик. А как могло быть иначе? Без сомнения, он пришел сюда ночью потихоньку, своею волей, но не для того, чтобы срубить куст, скорее, чтобы сказать последнее «прости» своей несбыточной мечте, посмотреть последний раз на розы, которые никогда больше не увидит. Но он пришел очень вовремя и застал здесь человека, у которого были совершенно иные намерения, который собрался рубить розовый куст. Разве мог Эльюрик вытерпеть такое? Конечно, он бросился на защиту куста, вцепился в руку, занесшую топор, и отвел его в сторону, так что он вонзился в толстую часть ствола, у корня. Борьба, которая, судя по следам на земле, завязалась, длилась, очевидно, недолго. Эльюрик был безоружен. У другого же, пусть он и не мог воспользоваться своим топором, был нож. И он пустил его в ход.
Воцарилось молчание, оно длилось долго. Аббат и брат Ансельм смотрели на Кадфаэля и обдумывали его слова. Постепенно они начинали верить тому, что он сказал, и на их лицах стало проступать что-то похожее на облегчение и благодарность. Ведь если Эльюрик не самоубийца, если он встретил смерть, честно исполняя свой долг, пытаясь предотвратить злодеяние, тогда, независимо от его мелких прегрешений, ему обеспечено место успокоения на кладбище и в потустороннем мире, как блудному сыну, вернувшемуся в отчий дом.
— Если бы все случилось иначе, — настаивал Кадфаэль, — топор был бы здесь. А его нет. И вытащил его, конечно, не наш брат. Да и принес его сюда, клянусь, не он.
— Но если ты прав, — произнес Ансельм задумчиво, — тогда тот, другой, ушел, не закончив начатое.
— Да, он вытащил застрявший топор и бежал, желая как можно скорее оказаться подальше от места, где совершил убийство. Осмелюсь утверждать: он и не думал убивать, это было сделано в минуту отчаяния и страха, когда наш несчастный брат в ярости бросился на него. Злодей бежал от мертвого Эльюрика в куда большем ужасе, чем бежал бы от живого.