– Слушаю.
– Прошу меня извинить, – заикаясь, сказала я. – Это вам был сейчас странный звонок, насчет “рыбы”? Я, кажется, ошиблась номером...
– Насчет рыбы? Нет, мне вообще никто не звонил.
– Не может быть. Вы уверены?
– А то как же. Последние пару часов не было ни одного звонка...
Я была совершенно сбита с толку. Будь я проклята, снова промашка! В час ночи подняла с постели невинного человека! Но надо все-таки проверить...
– Ваш номер 31-83-48?
– Нет, 63-48.
– О, простите, пожалуйста! Извините, что разбудила. Доброй ночи.
– И вам того же. Ничего страшного. Собрав последние крохи решимости, да и внимания тоже, я снова взялась за трубку.
– Слушаю...
Да, тот самый голос.
– Простите меня ради бога, – крайне любезно, почти заискивающе пролепетала я, – по-моему, я только что звонила вам по ошибке...
– Что же это такое, черт подери, дадут мне наконец поспать?! Прекратите названивать по ночам! Я вам ясно сказал – не цепляйтесь к моему телефону.
– Прошу прощения, но с чего вы так раскричались? Я хочу извиниться за ошибку, а вы устраиваете скандал...
– Я вам еще не такой скандал устрою. Прекратите меня преследовать, если не хотите иметь дело с милицией.
И бросил трубку. Что это с ним? Чего он все стращает милицией? Перепутал меня с какой-то авантюристкой? Или просто со сна?
А, в конце концов, наплевать, главное – теперь я знаю его телефон, ха-ха, все его тайны у меня теперь как на ладони!
Интересно, узнал он меня? Нет, не похоже, зачем бы тогда нес такую околесицу? Ну ладно, пусть отсыпается, завтра проверю. Мне еще надо разобраться с фасадом...
Вечером следующего дня я позвонила ему – и детское, можно сказать, время. Представляться пока не собиралась. До сих пор мне все это казалось оригинальной игрой и хотелось посмотреть, чем все обернется.
– Простите, – сказала я, когда он отозвался. – Вчера я попыталась объяснить вам одно пустяковое недоразумение, но вы на меня так напустились... Могу я...
Дальше мне не удалось произнести ни слова. Ответ, который я услышала, был столь неожиданный, что у меня надолго отнялся язык. Любезным, бархатным, спокойным голосом, блестяще поставленным, он закатил мне нотацию, суть которой сводилась к тому, что мне категорически возбраняется преследовать его как на работе, так и дома. Заодно была поставлена под сомнение умственная моя полноценность, моральное мое поведение и, в частности, способ добывания средств к существованию. В заключение мне, как злостному правонарушителю, посулили самые ужасные кары. Я слушала его в каком-то оцепенении, что не мешало мне испытывать жгучее любопытство. Под конец он сказал: